|
«Советская Россия» N 80 (12696) 16 июня 2005 г.
Артековцы - всегда.
Жил на свете замечательный человек, Зиновий Петрович Соловьев . Он родился в 1876 году , детство провел в Симбирске, учился в той же гимназии, что и Владимир Ульянов. Закончив её, поступил в Казанский университет на медицинский факультет — хотел, чтобы люди были здоровы и счастливы. А в 1898 году вступил в коммунистическую партию. Всё по той же причине — за будущее человека бороться. И боролся, работая санитарным врачом и занимаясь революционной деятельностью. За это и был арестован в 1909 году и сослан. Но дело своё продолжил: и как врач, будучи секретарем лиги по борьбе с туберкулёзом, и как революционер, участвуя в организации вооруженного восстания в Москве в октябре 1917.
Если врач по призванию идёт в революцию, это всегда означает, что общество находится в такой степени деградации, что не может обеспечить даже самых элементарных, насущных потребностей граждан, — медики это замечают одними из первых, каждодневно сталкиваясь с человеческой болью и страданиями.
А Зиновий Петрович был именно врач по призванию и еще великий гуманист. Потому и боролся за новую жизнь, страстно и жертвуя собой. А еще он любил детей, не просто так — для красного словца, а по-настоящему, мучительно переживая трагедию миллионов ребятишек молодого Советского государства, оправлявшегося от разрушительных империалистической и гражданской войн.
Вот и пришла ему в голову замечательная, хотя и неосуществимая, на первый взгляд, идея: организовать в Крыму в самых благодатных и целительных местах, куда раньше ездили поправить здоровье лишь состоятельные и почтенные граждане, а не всякая голытьба, детский оздоровительный лагерь.
Но почему же неосуществимая? Тогда, в двадцатые — для Советской власти неосуществимых задач, казалось, просто не было. Да и не было их, в самом деле! И лагерь появился. 25 мая 1925 года «Комсомольская правда» опубликовала краткую информацию: «Центральное бюро юных пионеров при помощи Красного креста организует на лето лагерь в Крыму для пионеров Москвы, Иваново-Вознесенска, Ленинграда и Ярославля. Под руководством тт. Семашко и Соловьева для лагеря выбрано одно из лучших мест Крыма. Лагерь является первым опытом лагеря-санатория. В лагерь поедут пионеры, предрасположенные к туберкулезу».
16 июня 1925 года состоялась первая артековская линейка.
Лагерь наш устроил РОКК, Комсомол ему помог. Наш «Артек», наш «Артек», Не забудем тебя ввек, — распевали первые артековцы, даже не представляя, что пройдёт совсем немного времени, и это пока мало кому известное слово — «Артек» — облетит весь мир. А может быть, представляли? Ведь тогда, 80 лет назад, советские люди умели дерзать и мечтать и умели делать свои мечты реальностью.
А мне сложно было представить себе, что когда-то на месте этого города, а может быть, даже целой страны, раскинувшейся от берега моря до подножья Аю-Дага, со своими домами и памятниками, спортивными комплексами и прекрасными дворцами, многолюдными площадями и укромными местечками, было лишь несколько брезентовых палаток, освещавшихся керосиновыми лампами.
Таким, удивительным, переливающимся черными южными вечерами сотнями огней миром, увидела я «Артек» тоже в юбилейный для него год, 1985. Правда, юбилей уже отпраздновали летом, а наша, 8-я смена, считалась зимней. И это было неправильно. Конечно, в Москве в середине октября уже холодно: в день нашего отъезда даже снег шёл. Но Крым вам не Москва. Это мы поняли почти сразу, еще в Симферополе. Совершенно зеленые пирамидальные тополя и виноград, и горы, которых я раньше никогда не видела. А потом по дороге — море. «Ребята, вы откуда — из-за полярного круга, наверное?», — засмеялись, взглянув на наши куртки, пальто и шапки, встречавшие нас вожатые дружины «Лазурная» , где нам предстояло прожить следующие сорок дней нашей жизни. «Нет, из Москвы», — засмущались мы, торопливо стягивая верхнюю одежду. Какие шапки, если здесь ещё с короткими рукавами ходить можно! Нам предстояло разойтись по разным отрядам, но прежде — получить артековскую форму.
Про форму, конечно, знали, но не очень-то радовались. «Что за унификация такая, зачем быть всем одинаковыми», — недовольно пробурчал кто-то. Воспитывать нас не стали, просто ответили, что совсем скоро и сами всё поймём — не пройдёт и недели.
И мы поняли. Одежда — конечно, не самое главное для человека, но это смотря какая одежда. Например, артековская форма очень даже важна, потому что объединяет нас, совсем разных и вовсе даже не одинаковых, одной общей радостью и гордостью: теперь мы не просто Катя, Ира, Роберт или Инга. Мы — артековцы. Да и не повезёшь ведь с собой с другого края страны чемодан одежды! Глупо это.
В те осенние дни 1985 года в Таджикистане случилось сильное землетрясение. Множество домов было разрушено, были и человеческие жертвы. Тогда страна не оставляла на произвол судьбы своих граждан, особенно детей. А потому собрали ребятишек из особенно пострадавших семей и отправили в лучший лагерь Советского Союза. Где уж им было вещами и багажом обзаводиться, если у некоторых вообще ничего не осталось. Привезли ребят из Таджикистана где-то на четвертый день моего пребывания в лагере. И нашему, 3, отряду поручили встречать запоздавшую делегацию. «Вы уж постарайтесь, чтобы ребята себя побыстрее почувствовали, как дома. Они так натерпелись», — попросили взрослые.
Ну, мы и старались. Я даже приветственную речь подготовила. А потом на правах старожила рассказывала и показывала ребятам наши лагерные достопримечательности. Каждый артековец считает, что именно его лагерь и дружина — самые лучшие. Впрочем, я и спустя двадцать лет убеждена: лучше нашей «Лазурной» не найти.
Конечно, в «Горном» очень красивые корпуса: и «Алмазный», и «Хрустальный», и «Янтарный». Но там слишком много стекла и бетона, цветы только на клумбах, да и до моря далеко — на автобусе надо ехать. В прибрежных лагерях все только на жаркую летнюю погоду рассчитано, а в другое время года они закрыты. А у нас, в «Лазурной», все в самый раз!
«А где ещё такой замечательный Дворец Суук-Су — настоящий дворец, а не просто название. А в нём музей «Артека», где собрано всё-всё самое интересное, что было в лагере за 60 лет. А Пушкинский грот ? В конце концов, даже столовая у нас самая необыкновенная, с тремя залами: розовым, голубым и зелёным и росписью во всю стену на первом этаже. Ну, это вы и сами сейчас увидите, — говорила я новичкам. — А лестница , по которой мы идём, «сбрось-кило» называется. Знаете почему?» «Почему?», — заинтересовались ребята. «А пока вниз спустишься, целый килограмм сбросишь», — отвечаю. «А если наверх поднимешься, так целых два?», — пошутил кто-то. Это хорошо, что шутят: значит, уже привыкать начали, несмотря на все выпавшие на их долю беды.
Но привыкать начали не все и не сразу. К нам в отряд определили маленького щупленького мальчишку, на него даже штормовку подобрать никак не получалось. И не говорит ничего. Знаю только, что Гэйбуло зовут. И что ты с таким будешь делать. Тут на подмогу приходит Рашид Мамасадыков, он тоже из таджикского города Кайраккум, и будет в нашем отряде. Он-то уже взрослый, восьмиклассник, и, слава Богу, разговаривает. «Может, он по-русски не понимает», — предполагает Рашид и начинает расспрашивать пацана по-таджикски и по-узбекски. «Ой, а почему по-узбекски?», — удивляюсь я. — Вы ведь вроде из Таджикистана!». «А у нас и таджики, и узбеки, и русские», — объясняет Рашид. Вот и сам он наполовину узбек, наполовину таджик. Одна республика, а настоящий интернационал, — начинаю понимать я.
Вот только Гэйбуло по-прежнему молчит, не желая разговаривать ни на каком языке. Он ещё помолчит несколько дней и даже с такими же мальцами из своей делегации будет разыскивать в окрестностях лагеря... самолёт, «чтобы улететь домой». Но потом разговорится, и не только разговорится, но распоётся и растанцуется: оказывается, в этих делах он настоящий мастер! А чего бы смущаться и не танцевать, если делаешь это здорово, а кругом столько доброжелателей и поклонников! И друга себе Гэйбуло найдёт: тоже маленького, ловкого и ослепительно белоголового Ваню из Казахстана. Они почти на всех фотографиях рядышком: чернявый Гэйбуло и белобрысый Ваня. Не похожи. И все-таки похожи: улыбками.
В «Артеке» свои правила. Ну, например, вы знаете, что такое «абсолют»? В других местах он обычно называется «тихим часом», а у нас, здесь, «абсолютом», потому что абсолютно ничего нельзя во время абсолюта делать: только спать. А ещё это такой маленький волшебный человечек, про него даже песня есть: «На горбатом Аю-Даге в вышине в абсолютной-абсолютной тишине в старом дереве нашел себе приют бородатый и усатый Абсолют».
Но мы с Ирой Макаровой во время абсолюта частенько не спим. С ней мы знакомы давно-давно, ещё с поезда, она тоже из московской делегации. У Иры беда: когда была маленькая, тяжело заболела, из-за этого плохо слышит. Так никто особенно и не замечает, а если замечают, то вида не показывают, но дома Ира учится в специальной школе для слабослышащих, и программа там немного отстает от обычной. А здесь, в артековской школе, отставать уж больно не хочется! Не записываться же в один класс с теми, кто младше. Вот я и помогаю Ире решать самые трудные задачки, и другие девчонки из нашей палаты тоже помогают. И волшебник Абсолют на нас за это явно не в обиде.
Может быть, кого-то удивило, что в «Артеке» надо ходить в школу. А что особенного, если октябрь к концу подходит, и учебный год давно начался. Хотя не у всех так уж давно. Когда нас распределяли по классам, то спрашивали: не был ли кто в сентябре на сельхозработах. Я москвичка с удивлением увидела, что многие были. И зауважала: люди, как взрослые, работали по-настоящему, где уж мне до них, с моей десятидневной майской практикой в теплицах.
А в общем, и удивляться-то было нечему: не все же артековцы из больших городов приехали. Моя приятельница Ира Хачатурян — из села Половинное Курганской области, Гуля Хасанова из села с забавным названием Ватага в Кировской области, Костя Ветошкин из деревни Керос, что в Коми АССР, всегда серьезная и обязательная Инга Александровичуте из литовской деревни Ажуолия. Какая же большая у нас страна! А учиться должны все, и желательно, чтобы никто не отставал, даже если провел три недели сентября на сельхозработах.
Перед школой мы всем отрядом сцеплялись руками и говорили заветную присказку на удачу: «ни пуха ни пера, ни двойки, ни кола, ни тройки, ни четверки, а лишь одни пятерки». А потом расходились по своим классам.
Не у всех, правда, получалось, чтобы лишь пятерки. В «Артеке» я училась в 7 «Н» классе. Считался он не очень хорошим по успеваемости. И всё из-за моих друзей из Таджикистана, которых в классе была почти половина.
Учиться большинству из них не особенно нравилось, особенно поначалу: сядут где-нибудь под лестницей, просидят пол-урока, а потом говорят, что «заблудились». Учителя, конечно, сердятся, переживают за них, что программу не освоят. А ещё они такой фокус придумали: как звонок на урок, так дружно все русский язык забывают. Только что так шпарили — не остановить. И вдруг сразу полное непонимание.
Но учителя наши тоже не лыком шиты. Все уроки велись, конечно, на русском языке, а вот учебники выдавали, написанные на родном. И вот что физик наш придумал. Вызывает кого-нибудь к доске и говорит: ты не мучайся, расскажи мне определение удельной теплоёмкости по-таджикски. Ах, ты узбек, тогда по-узбекски рассказывай, у меня, мол, и на узбекском языке учебник найдется. Так вот, хитрец рассказывает, а учитель по учебнику за ним следит, и неважно, что слова непонятные. «А ты вот это сказать забыла», — поправляет ответившую девчонку и произносит пропущенную ею фразу. Не совсем правильно произносит, смешно, наверно, но никто не смеётся. Ведь и правда забыла, а что такое удельная теплоёмкость знать должны все: хоть ты из Москвы, хоть из далёкого кишлака.
А ещё все должны быть здоровыми, а потому мне приходится ходить на лечебную физкультуру, потому что у меня, видите ли, сколиоз обнаружили. Не больно-то хочется, в «Артеке» много куда как более интересных занятий, чем ЛФК. Но никуда не денешься. Зато на ЛФК я познакомилась с Робертом из Риги. Из-за Риги и познакомились: он там живёт, а я там бываю каждое лето, и люблю её почти также сильно, как свою родную Москву. Потом начинаю называть другие свои любимые места в Латвии и когда добираюсь до Саулкраст, Роберт радостно кричит: «А я ведь из Саулкраст!» «А чего ж говорил, что из Риги?» «Ну, Рига же всем известна, а тут какие-то Саулкрасты, кто же думал, что в Москве и о них знают? Просто чудо!» Чудо, соглашаюсь я. А никакого чуда на самом деле: все мы граждане одной страны, пусть и огромной, но ни границ, ни заслонов — поезжай, куда хочешь.
В нашем отряде тоже есть Роберт — Иотатутас. Он из Каунаса и лучший у нас спортсмен: за что ни возьмётся, всё у него получается. На всех лагерных соревнованиях призовые места занимает. Мы им ужасно гордимся.
Хотя побеждать в «Артеке» можно не только на спортивных соревнованиях. Ещё в начале смены я записалась в кружок программирования, а в итоге заняла третье место в конкурсе «юный вычислитель, юный программист». Третье место, естественно, не первое, но всё равно хорошо!
Уже в Москве наш сосед по квартире сказал мне: «Лучше бы ты в кружок бальных танцев записалась, а программировать я бы тебя и так за неделю научил». Я в ответ лишь фыркнула: подумаешь, какие-то танцы. Хотя кружок бальных танцев в «Артеке», конечно же, был. Но ведь у всех разные предпочтения: я всегда предпочитала не танцы, а поэзию. Стихи. Тем более, только в дружине «Лазурная» есть Пушкинский грот. И хотя не осталось никаких достоверных свидетельств, что великий поэт находился когда-либо в этих местах, но ведь представить можно всё что угодно. И забраться в самом конце смены в полном одиночестве на грот, чтобы попрощаться с морем, уже суровым, по-ноябрьски неспокойным, шумящим где-то внизу. «Прощай, свободная стихия, последний раз передо мной ты катишь волны голубые, и блещешь гордою красой». И никого: только стихи, стихия и Пушкин.
К тому времени стихи с Пушкинского грота читать мне уже приходилось, на конкурсе декламаторов. И даже повезло занять первое место! Как победителю, мне вручили малую артековскую медаль первой степени «Искусство принадлежит народу». Думаете, слишком высокопарно? Ан, нет, всё так и было на самом деле: искусство принадлежало нам, мальчишкам и девчонкам, а потому мы дерзнули в День театра поставить отрывок из пьесы Ростана «Сирано де Бержерак» (тот самый, знаменитый — про нос). Получилось, по всеобщему убеждению, очень даже неплохо.
Попробуйте, спросите нынешних 13-летних подростков, кто такой Ростан и Сирано. Многие ли из них ответят? Впрочем, наверное, не все из моих артековских товарищей тоже знали об этом. «Артек» помог узнать! Он много в чём помог!
Начальником нашего лагеря был тогда Сергей Викторович Ерохин. Имел он одну не начальственную особенность: очень любил кино. И не просто любил, но перед каждым киносеансом рассказывал нам что-нибудь интересное и необычное. Собственно, именно он впервые заставил меня отнестись к кинофильмам серьёзно и вдумчиво, а не как к обычному развлечению. Преподал он нам и ещё один урок культуры поведения. Однажды после каких-то спортивных соревнований чуть не вся дружина завалилась в зал Дворца, где и проходили киносеансы, в спортивной форме. «Я очень рад, что все вы такие замечательные юные спортсмены. Но как вы могли прийти во Дворец в тренировочных костюмах? Идите и переоденьтесь», — приказал нам Сергей Викторович. Мы опешили. И даже не тогда, а несколько позже я поняла, насколько он был прав: это был урок уважения и к самим себе, и к окружающим людям, и к искусству. Особенно важный в преддверии эпохи, когда униформой стали тренировочные штаны, малиновый пиджак и золотая цепь.
Кроме Пушкинского грота, было у меня ещё одно любимое место, где хотелось побыть одной. Точнее было бы сказать — сокровенное место. Памятный камень , на котором фамилии артековцев, погибших во время Великой Отечественной войны. Гуля Королёва , Рубен Ибаррури, Витя Коробков , Тимур Фрунзе, Алия Молдагулова, Володя Дубинин... Володя Дубинин, керченский мальчик, сражавшийся с фашистами в партизанском отряде в старокарантинских каменоломнях, мой любимый с самого детства герой. «Улицу младшего сына» , книжку Льва Кассиля и Макса Поляновского о нём, я читала раз, наверно, пятнадцать. Володя был в «Артеке» в самую последнюю довоенную смену, которая закончилась 20 июня 1941 года.
Через два дня началась война . И самая длинная артековская смена: о ней мы узнали в музее «Артека». 22 июня сразу после информации о начале войны в Москву с берегов Крыма полетела телеграмма: «Отдыхая в солнечном «Артеке», — всегда готовы к защите Родины». Артековцев успели эвакуировать: ребят из Прибалтики и западных районов страны отправили через Москву в Сталинград. Тогда ещё никто не знал, что враг дойдёт до Волги, а Сталинград станет полем грандиозной битвы и символом величайшего подвига нашего народа. К сентябрю 1942 года артековцы переехали в посёлок Белокуриха на Алтае. Так появился алтайский «Артек». Как и все советские люди, без дела в войну они не сидели: заработали деньги, которые перечислили в Фонд обороны. И вот 26 февраля 1943 года телеграмма от Верховного главнокомандующего: «Благодарю пионеров Всесоюзного санаторного пионерского лагеря «Артек» им. В.М.Молотова за заботу о Красной Армии. Примите мой горячий привет и благодарность Красной Армии. И.Сталин».
«Артек» крымский фашисты оккупировали еще в ноябре 1941 и практически уничтожили. А 15 апреля 1944 года войска Отдельной Приморской армии «Артек» освободили. Через неделю по приказу генерала Субботина в «Артек» на восстановление лагеря был отправлен инженерный батальон. А 6 августа началась первая, уже послевоенная, артековская смена, хотя война ещё и не закончилась. За пять месяцев 1944 года в «Артеке» побывало 1569 пионеров.
Советский Союз заботился о своих детях, и подросшие дети не забыли об этой заботе, героически сражаясь за свою родину с фашистскими оккупантами.
В «Артеке» о войне помнили. По крайней мере тогда, в год 40-летия Великой Победы. Помню памятник Неизвестному матросу, погибшему в феврале 1943. Про него сложена известная каждому артековцу песня «Погиб за «Артек» неизвестный матрос, чтоб горны звенели в нем громко. Он имя с собою навеки унёс, а подвиг оставил потомкам». И горны звенели, и плыли над Медведь-горой багряные облака, как в песне. А значит, подвиг был не напрасен.
А ещё в лагерь привозили выставку картин белорусского художника Савицкого «Цифры на сердце» о концлагере «Освенцим». На картины было смотреть страшно: всё время хотелось отвести глаза. И почему-то не получалось.
В музее истории «Артека» можно было много чего интересного узнать: например, о космонавтах, которые, начиная с Юрия Гагарина , были частыми гостями и большими друзьями лагеря. А наша дружина «Лазурная» носила имя дважды Героя Советского Союза, летчика-космонавта, погибшего при выполнении своей космической миссии, Владимира Комарова. Теперь пионерских дружин нет, пионерских знамён тоже. Осталось ли имя Комарова, сохранилось ли оно в памяти нынешних «ребят-лазурят», как называли себя обитатели нашего лагеря «Лазурный»?
На вторую половину смены меня выбрали заместителем председателя совета отряда. Такие тогда в лагерях пионерского актива, в том числе и в «Артеке», были правила: обязательно несколько раз в смену проводить перевыборы, чтобы каждый попробовал себя и в роли командира, и в роли рядового. Что ж, я пробую роль отрядного идеолога, так как по тогдашней пионерской иерархии заместитель председателя и был кем-то вроде идеолога. И вот какая запись появляется в моем дневнике 17 ноября 1985: «Взялась я за политинформации. Конечно, проводятся они ещё не на должном уровне, но всё-таки проводятся».
Лет с тех пор прошло очень немало, однако и сейчас я хорошо понимаю, что эта дневниковая запись, если сказать помягче, несколько излишне оптимистичная. С политинформациями был просто кошмар: не то друзья-товарищи мои оказались людьми не очень сознательными, не то из-за «недолжного уровня» рассказывала я неинтересно, но слушать меня они категорически не хотели: «Опять ты, Катя, со своей политинформацией! Лучше задачку по геометрии решить помоги». А мне что ли жалко? Я и так всегда помогала (и так, наверное, формировалось одно из моих призваний), но и от своего отступать не желала. И придумала. Хотите задачку? Пожалуйста, будет вам задачка, но только после политинформации.
Был у моего «политически-математического шантажа», правда, один крупный изъян: задачки не всегда заковыристые попадались, да и не все в их решении так уж заинтересованы были. Ну вот и приходилось повышать свой собственный уровень, чтобы народ не скучал и не волынил. Занималась я этим, надо сказать, старательно, что демонстрирует сохранившийся «дневник политинформатора»: училась правильно читать газеты, анализировать информацию. А ещё я отмечала в календаре важнейшие политические события — такие, например: 13.11.85. Встреча М.С.Горбачева с лауреатами Нобелевской премии. В ответе тов. Горбачева подчеркивалось, что наш подход к встрече в Женеве — открытый и честный. Мы считаем важнейшей целью прекращение гонки вооружений. 18.11.85. Генеральный секретарь ЦК КПСС отбыл в Женеву для встречи с Р.Рейганом. 19.11.85. Беседа Горбачева с Рейганом. В беседе приняли участие Шеварднадзе, ... и др.
Кто же из нас, подростков, мог подумать, что под разговоры о разоружении и перестройке с ускорением тогда уже взрослые, обречённые самой высокой властью, люди, начали сдавать врагам нашу Родину? Ту Родину, которая подарила нам «Артек».
Да, мы были уже немаленькие и кое-что понимали. Знали, что не всё и не всегда хорошо, правильно и справедливо в нашей стране. Да вот хотя бы и «Артек» взять. Разве мало сюда «блатных» приезжает, у кого родители начальники или много зарабатывают? Хотя, по правилам, путёвку в «Артек» надо заслужить. (Кстати, тогда меня часто спрашивали: Ну хорошо, награда — это понятно. А сколько всё же пришлось заплатить за путевку? А вот нисколько, то есть вообще ни копейки!) Но среди нас-то «блатных» не было: пусть и не совершили ещё ничего выдающегося, но зато каждый в чём-то добился успеха: в пионерской работе, учёбе, спорте, техническом или художественном творчестве. Был среди нас и «уникальный» Сергей: он в «Артеке» второй раз, потому что дважды побеждал на технической выставке, организованной ВДНХ.
Кто-то тогда заметил, что «блатные» предпочитают ездить в лагерь летом, а наша смена — зимняя.
Ну и что, что зимняя? В море нельзя купаться? Зато бассейн есть с морской водой! И разве летом увидишь, как красивы горы, когда на вершинах выпадает снег? Да и смены летние чуть не в два раза короче нашей, сорокадневной. Ну, что можно успеть за каких-то три недели? Даже толком не познакомишься.
Вот только иностранцы зимой не приезжают. Это, конечно, жалко. Интересно было бы познакомиться с ребятами со всего земного шара. Но ведь и наша страна такая огромная, нас так много — и сколько всего мы можем друг другу порассказать! А перестройка — это для того, чтобы несправедливостей больше не было.
Никому и в страшном сне не могло тогда привидеться, что не пройдёт и 6 лет, как многие из нас станут друг для друга «иностранцами», что разделят нас не только расстояния, но и государственные границы. Тогда я записывала в свой политический словарик термины: суверенитет, референдум, дискриминация, агрегация... Разве теперь припомнишь, почему именно эти, а не другие. И как же так случилось, что наполнились эти слова неким зловещим смыслом. «Агрегация — одна из крайних форм расовой дискриминации, ограничение в правах по мотивам расовой или национальной принадлежности». И невольно думаешь о Латвии, откуда были мои приятели Роберт и Ирита. Тогда нам нечего было делить. И песни мы пели общие...
Артековские песни, красивые и мелодичные, всё-таки казались мне чуточку излишне пафосными («вверх лицом», как я тогда говорила), а самой любимой научили нас вожатые, Ира и Галя. Называлась «Последний замок»: «В песке последний замок выстроен, и угольки давно истлели. Как жаль, что, словно птицы быстрые, дни незаметно пролетели». Мы думали, что эта песня о нас. Ну, наверное, так и было, хотя при всей горечи приближавшегося расставания, до конца ещё не понимали его безвозвратности. «И всё-таки, конечно здорово знать, что ещё неоднократно на смену нам придут весёлые и симпатичные ребята»... А кто пришел на смену нам? И есть ли такая смена? Да, «Артек» существует как детский международный центр. Наверняка, там работают хорошие и неравнодушные люди, любящие детей, не забывшие ни о романтике детства, ни об артековских традициях. И ребятам в «Артеке», наверное, по-прежнему хорошо. Но...
Прощаясь перед сном, мы хором произносили слова, которые до нас повторяли многие поколения артековцев:
Над морем ночь спускается, «Артеку» спать пора. Спокойной ночи, Родина, До нового утра.
Говорят ли их нынешние артековцы, или всё это считается «совковой идеологизированной чушью»? А если даже и говорят, то о какой родине думают, ведь той страны, которая подарила в далёком 1925 году детям этот сказочный лагерь, больше нет. А на её разорённых просторах — миллионы беспризорных и брошенных детей, бедность, войны и терроризм. И найдётся ли тот, кто продолжит дело Зиновия Петровича Соловьёва по спасению детства?
Где-то спустя полгода после моего возвращения из «Артека», выяснилась очень интересная подробность. Оказывается, мой дед (я его не знала, поскольку он умер задолго до моего рождения) был в «Артеке»! Причем в самые первые годы его существования: может быть, даже в 1925-м. Об этом рассказал его младший брат. И даже прочитал стихи про Аю-Даг, которые дед тогда написал. Впрочем, в то время он был вовсе даже не дед, а просто мальчишка по имени Павлик. «Как, мой дедушка писал стихи?», — удивилась я. «Как, мой папа ездил в «Артек»? Он ведь комсомольцем никогда не был и пионером, наверное, тоже. И в партию не вступал», — удивилась мама.
Тут уж я рассердилась: ну почему об это не стало известно хотя бы год назад? Мне по наивности казалось, что знай я об этом раньше, в «Артеке» что-нибудь обязательно выяснила. И может быть, дед был пионером, а мама просто не знает и об этом! А даже если и не был. Зиновий Петрович организовывал лагерь для детей со склонностью к туберкулёзу. А у него такая склонность была, потому что рос Павлик в Дядьково, отец его был стеклодув, да и самому Павлику в детстве пришлось работать на стекольном заводе. Здоровья это не прибавляет.
И вот потому был в его жизни «Артек». И может быть, потому что был «Артек», было потом и многое другое. Да, он не был комсомольцем и коммунистом, зато выучился на геофизика: занимался сейсморазведкой нефти. В буквальном смысле слова до последнего дня своей жизни искал для страны нефть. Для страны, а не тех нуворишей, которые присвоили себе сегодня её богатство.
Наверное, кто-то удивится, что к артековскому юбилею я написала так много о себе, а не о лагере. Но только история «Артека» складывается и из таких маленьких историй каждого артековца. Героических, незабываемых и обыкновенных, как моя. И жизнь каждого из нас, наверное, сложилась бы как-то иначе, если бы не было в ней «Артека».
Я знаю, что люди меняются. Но неужели всё забыто и потеряно, если не всеми нами, то многими? Что стало сейчас с некогда дружными обитателями Зелёной дачи? Какими они выросли, как живут? Гэйбуло, Рашид и Шакир в опаленном гражданской войной Таджикистане. Латышка Ирита Аугуле. Неужели и для неё всё, что было до 1991 года, в том числе и наша артековская смена — оккупация? А некоторых разбросали в разные стороны даже не политика и границы, а просто время. Москвичка Аня Островская, Игорь Ходов из Барнаула, Зинченко Сергей из Мурома, Лебедева Катя из Ленинграда. Вдруг кто-то прочитает, вспомнит, откликнется? Ну, случаются же ещё на земле чудеса!
В детстве я написала стихи об «Артеке». Как и стихи деда, мои потерялись и забылись. Помню только первые строки: «Сорок дней пролетели, промчались, как сказочный миг. Отшумело и Черное море, и галстуков красное море». И всё-таки... Всё-таки не отшумело! Как поётся в старой артековской песне, «артековец сегодня — артековец всегда». Так тому и быть.
Екатерина ПОЛЬГУЕВА.
Примечание www.Suuk.su: Автор статьи, написанной в 2005 году, спрашивает - говорят ли нынешние артековцы слова про ночь на морем... Да говорят, разумеется. Осенью 2005 года пришлось наблюдать такую картину - отряд разделился на две части, артековцы встали в два отдельных круга и говорят... в одном по-русски, в другом по-украински... Было в Ареке в то время и такое.
| |