Прошёл май. Вот и последний день экзаменов. Витя похудел, побледнел. Он много занимался: а вдруг получишь четвёрку? Это очень неприятно: с первого класса он отличник. Все пятёрки и на тебе: четвёрка. Как белая ворона.
Но все обошлось благополучно. Последний экзамен сдан, Витю перевели в седьмой класс. Вместе с ватагой ребят он выбежал на улицу.
— Ура-а! Каникулы!
Но у Вити еще другая, огромная, невероятная радость. Он не бежит, а ветром летит домой. Ворвался в квартиру, кинул портфель на диван.
Мать выглянула из кухни.
— Что с тобой, Витя? Что это ты разбушевался?
Витя подбежал к ней, завертел по комнате:
Взвейтесь кострами, синие ночи, Мы пионеры — дети рабочих, Мы пионеры — дети рабочих, Взвейтесь кострами, синие ночи.
Мать, смеясь, опустилась на стул:
— Да что с тобой? И поёшь-то не по-людски: то спереду назад, то сзаду наперед. Разве так поют?
— Мама, дорогая! У меня и так и так хорошо получается… Мама! Неужели ты не догадываешься? В Артек еду, в А-р-т-е-к! Понимаешь? За отличные успехи. Так директор и сказал.
Мать крепко обняла сына.
— Спасибо, сынок. Для нас с отцом твои успехи — самая большая радость! Ну сядь же, расскажи все подробно.
Но Витя сегодня места себе на находил:
— Эх, совсем забыл. Пушкина надо подучить. — Он кинулся к шкафу. Вынул томик стихов и поэм.
— Зачем же стихи учить? — удивилась мать. — Ведь занятия кончились?
— Ну как ты, мама, не понимаешь! Там ведь Гурзуф. Туда Пушкин приезжал, писал стихи. Там все пушкинское: дом, кипарис, пушкинский грот, пушкинская беседка. Как же я поеду туда без стихов? Нет, обязательно надо повторить. Какие только?
Витя открыл книгу.
— Вот эти, пожалуй. Он продекламировал:
На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн…
— Хорошие стихи. А томик я, пожалуй, с собой возьму. Как ты думаешь, мама?
— Возьми, возьми. Отчего же не взять, — ответила мать. — Я сама люблю Пушкина. Каждый стих у него, как луч: и ласкает и согревает. Прочти-ка что-нибудь.
Они долго сидели, мать и сын, читая лучистые пушкинские стихи. Потом Витя вспомнил:
— Мама, а ведь Шурик-то ничего не знает! Вот сюрприз будет. Пойду похвастаю.
И побежал к двоюродному братишке.
ПЯТЬ ПИСЕМ ИЗ АРТЕКА
Письмо первое
Дорогая мама!
Не сердись на меня. Давно собирался тебе написать, и все как-то времени не хватало. Куда оно летит, это время! Не успеешь оглянуться, а день прошел. Но ты не думай, что я о тебе забыл. Нет. Я каждый день вспоминаю тебя и папу. Каждое утро ругаю себя: как же я до сих пор не написал домой письма. Вот вчера: дал слово — после завтрака сажусь и пишу. Без всяких. Позавтракали, ребята кричат: «Едем кататься на катерах!» Ну как можно, мамочка, не поехать? А вечером опять нашлось какое-то неотложное дело. И так, мамочка, каждый день. И дней таких прошло уже семь. Но сейчас все бросил и пишу тебе.
Начну сначала. Ехали мы от Симферополя на машинах. Вот было весело! Всю дорогу пели песни. И про орленка, и «По долинам и по взгорьям», и про Чапаева. Я горло надорвал. Так орали.
Перед Артеком, конечно, присмирели. Боязно все же, знаешь. А вожатая говорит: «Что ж вы замолчали? Надо в лагерь с песней въехать». Ну, мы опять гаркнули.
Встретил нас начальник лагеря. Думали, ругаться будет. Скажет, что расшалились. А он ничего. Похвалил: «Всегда будьте такими весёлыми».
А потом — душ и распределение по отрядам. Шуму было! Ребята уже перезнакомились, хотят все в один отряд попасть, а где же такой большой возьмёшь?
Мне повезло. Попал вместе со своим дружком новым — Гришей Новиковым. Он живет здесь, в Крыму, недалеко от Феодосии. Мы с ним еще дорогой познакомились. А теперь всюду вместе ходим. Он изобретатель. Техникой увлекается. За это его и в Артек послали.
Здесь он уже ветряной двигатель придумал. Все сидит, что-нибудь мастерит, а я его рисую.
Меня здесь сразу же, художником сделали. Плакаты рисовать, стенгазету оформлять. Я не против.
Ну вот, мама, ребята уже пришли с прогулки. Сейчас на ужин. А я тебе ещё самого главного не написал. Ну да ничего. Остальное завтра напишу. Крепко целую тебя и папу.
Твой Витя.
Письмо второе
Милые мои папа и мама!
Опять я вам долго не писал. Я за это время столько накопил новостей, что все сразу не опишешь.
Во-первых, был у нас большой пушкинский вечер. Ой, как хорошо было! Солнце уже село, море такое бордовое, и кипарисы стоят, словно часовые. А мы на лодках поехали в пушкинский грот и там стихи читали. И, я читал «Прощай, свободная стихия». Сначала я «Медного всадника» хотел. Но тогда бы вечер затянулся, и мне вожатая сказала, чтобы я что-нибудь другое прочитал. Ну, я выбрал про море. А Гриша Новиков, мой друг, все искал у Пушкина стихи про технику. Ну, конечно, не нашел и ничего не читал. Ой, мамочка, как у нас здесь хорошо. Ты даже представить себе не можешь!
Правда, я успел уже провиниться. Ты не сердись. Ничего страшного не было. Просто мы с одной девочкой наелись айвы. Айва была еще зеленая, но нам очень хотелось её попробовать. Ну, попробовали, а потом заболели у обоих животы, и нас положили в изолятор. Пришлось отлежать четыре дня.
Наша вожатая сказала, что скоро приедут к нам моряки из Севастополя на военном катере. Вот будет весело! Мы уже начали готовить им подарки. Гриша Новиков решил сделать пароход. «Приедут, — смеется, — на катере, а пусть уезжают на настоящем пароходе». Ну, да это еще надо сделать его, пароход-то.
Новостей ещё много, но о них в другой раз. Крепко вас всех целую.
Ваш Витя.
Письмо третье
Дорогие папа и мама!
Шлю вам горячий привет из Артека. Отдыхаю я хорошо. Купаюсь в море. Хожу на прогулки, рисую.
Недавно у нас был большой праздник. Приезжали в гости военные моряки. Они рассказывали о Севастополе. Особенно мне понравился рассказ про матроса Кошку. Он совершил много подвигов, защищая Севастополь от англичан и французов, когда была война с ними.
Гриша Новиков не успел сделать корабль, чтобы подарить морякам, но зато они привезли нам в подарок модель настоящего крейсера.
Мы тоже сделали им много подарков. И знаете, что я им подарил? Я подарил им картину, на которой нарисовал морской бой. Им очень понравилось, и сам командир меня благодарил.
Вы все спрашиваете, есть ли у меня друзья. Даже очень много. Про Гришу Новикова — самого главного друга — я вам уже писал. А еще есть Костя Смирнов, интересный такой выдумщик. Как начнет выдумывать — обсмеешься. Он все собирается на луну лететь. «Вот, — говорит, — построю воздушный корабль и полечу». Еще дружу с Федей Сверчковым. Это наша компания, а кроме того, со всеми дружим.
На этом кончаю. Идем на экскурсию в ботанический сад. Ребята уже зовут.
Крепко целую. Витя.
Письмо четвёртое
Здравствуйте, мама и папа!
Вы спрашиваете, соскучился ли я по дому? Конечно, соскучился. Но я об этом не думаю. И когда не думаю, то мне совсем не скучно. А вот когда начну думать и вспоминать, тогда, конечно, скучно, хочется повидать вас всех и потом опять можно в Артек.
Особенно скучать нам некогда. Так много всего интересного. Сейчас собираем гербарий. Но не все деревья и растения здесь есть. Нету березы. А ребята, которые с Урала, из Сибири, говорят, что у них ее сколько хочешь. Обещают мне прислать в письме для гербария.
Гриша Новиков все-таки доделал свой пароход. Но когда пустили его на море, он перевернулся. Гриша чуть не заплакал. Но вожатая успокоила его. Она сказала, что пароход неправильно рассчитан, и объяснила, как его надо переделать. И Гриша опять над ним сидит целыми часами.
Через несколько дней у нас большой пионерский костёр. Вот красота! Говорят, в этом году будет особенно интересно.
Про костер я вам обязательно напишу.
Скоро домой. Славка, наверное, уже заждался.
Что-то он там делает? И не пишет. А ведь обещал! Ну, да ладно.
Целую крепко. Витя.
Письмо пятое
Дорогие папа и мама!
Как жаль, что вы не видели большого пионерского костра. Рассказать о нем все просто невозможно.
Целую неделю только и разговору было, что о костре. Вожатых прямо затормошили. Готовили костюмы, репетировали.
Самое интересное было вот что. У нас в Артеке ребята со всех концов Советского Союза. И на кострё каждый из них стал рассказывать о том месте, где он живет. Выступает, например, украинец. На карте загораются маленькие лампочки по всей Украине. Поют украинские песни, рассказывают легенды, читают Гоголя, Тараса Шевченко. И так обо всём: об Урале, о Сибири, Алтае, Азербайджане. А потом, когда уже стемнело, начали сказки рассказывать. И опять так же: украинские, таджикские, узбекские, русские. Ой, сколько я их наслушался. Вот приеду — расскажу.
Скоро увидимся.
Витя.
ПРОЩАЙ, АРТЕК…
Спросите у кого хотите из ребят, и они скажут, что нет более чудесного места, чем Артек. Конечно, хорошо летом в Подмосковье, на Урале, в степях Украины, на Широких плесах Днепра. Но Артек! Нет лучше края на всей земле!
Так думал и Витя. Ему казалось, что он попал в какую-то сказочную страну.
Он не спрашивал себя о том, кто создал для ребят это счастье. Он просто наслаждался жизнью, веселился, мечтал, заводил друзей.
И вдруг над этим безмятежным житьем разразилась гроза.
Раньше Витя не видел ничего страшного в слове «война». С этим словом было связано понятие о героизме, об отваге в бою, о подвиге, большие, хорошие чувства и мысли, романтика, во все времена и годы увлекавшая мальчишек всех поколений. Всю жизнь воевал Александр Суворов, война прославила Михаила Кутузова. С войной связано имя Григория Котовского. А любимый герой ребят Василий Чапаев — легендарный командир гражданской войны! А Чапаев Украины — неустрашимый Щорс! Ребята знали всех героев сражений с японскими самураями у озера Хасан и тех, кто воевал на Карельском перешейке. Вырезанные из газет и журналов портреты воинов, отличившихся в боях, висели у них в изголовьях. И, просыпаясь, они смотрели на них и мечтали о настоящих битвах — в жизни, а не в книгах и играх.
И вот война пришла, ворвалась в их жизнь со всеми ее ужасами, горем, страданиями.
Первые дни война еще казалась чем-то далеким, ненастоящим. В лагере все было как будто по-старому. По-старому утром будил артековцев бодрый клич горна, и день начинался и шел по давно заведенному порядку. По-старому ребята катались в море на катерах, ходили на прогулки, на экскурсии.
Но было и новое, вызывавшее непрерывное чувство тревоги. Дежурили на своих постах наблюдатели за воздухом. Возле зданий появились ящики с песком. Из старших ребят были организованы пожарные команды. Не стало нескольких воспитателей — ушли на фронт.
А потом война вторглась в семьи детей, в их собственный, казавшийся незыблемым мир.
Витя шёл из библиотеки. Навстречу ему, всхлипывая, бежала девочка. Он узнал её: они вместе выступали в самодеятельном спектакле, Ребята прозвали её Пуговкой за вздернутый задорный носик. Витя остановил девочку.
— Что ты, кто тебя обидел? Да не реви же так… Побил тебя кто-нибудь?
Девочка разрыдалась еще сильнее.
— Вот, — протянула она Вите скомканную бумажку. — Телеграмма пришла, папа на фронт ушёл…
Витя растерялся. Впервые он не знал, как ему поступить. Здесь не было обидчика, которого надо проучить. И не было никакой возможности помочь девочке в её горе.
— Ты не плачь, Пуговка, — сказал он, забыв о том, что она может обидеться за прозвище. — Ведь твой папа уехал фашистов бить. Понимаешь? Гордиться надо.
— Я и горжусь, думаешь, не горжусь? — сквозь слезы шептала Пуговка. — Только зачем он без меня уехал. А если я его больше не увижу… — и она заплакала еще горше.
Витя молча проводил девочку на дачу. Он не умел, да и не мог сейчас её утешить. Встреча с Пуговкой напомнила об отце. Вдруг представилось, что отец тоже может уйти на фронт, уйти, не попрощавшись с ним. Стало не по себе, запершило в горле. Он заторопился к своей даче, к ребятам. Отряды строились на ужин. Витя быстро разыскал свое звено и с чувством облегчения стал на место в строю, ощущая справа и слева плечи товарищей.
А вечером ребята прощались с лагерем. На линейке им объявили: завтра по домам.
— Прощай, Артек!
СЛУЧАЙНЫЙ ПАССАЖИР
Дорога петляла, взбираясь все выше и выше. На крутых поворотах девочки визжали, хватаясь за поручни. Горы, покрытые густым кустарником, резко выделялись на светлом небе. Море лежало у далеких уже берегов, гладкое, неподвижное, одного цвета с небом, почти не отличимое от него.
Витя сидел у окна, присматриваясь к мало знакомым местам. По обеим сторонам дороги тянулись виноградники. Проехали Кутузовский фонтан. Лес теперь обступал шоссе со всех сторон.
Дорога была пустынна. Только у самого перевала на обочину вышел человек. Он поднял руку, надеясь, что шофер подвезет его.
Автобусы, направляющиеся из Артека с пионерами, никогда не берут по дороге пассажиров. Но то ли потому, что время было военное, трудное и люди старались помогать друг другу, или по какой другой причине, шофёр притормозил, открыл дверцу автобуса, и человек быстро вскочил в машину.
Он был широкоплеч и слегка сутул. Темное, чуть тронутое морщинами лицо, крупный с горбинкой нос, глубоко посаженные глаза и пушистые, почти седые усы. «Интересное лицо, — подумал Витя. — Интересное и очень знакомое».
Он стал припоминать. В памяти неожиданно всплыли строчки из пушкинской «Полтавы»:
…Его блестящий впалый взор, Его лукавый разговор…
«Мазепа, — просиял Витя. — Настоящий Мазепа!! Вот находка!» В Артеке Витя увлекался иллюстрированием поэмы. Его привлекали батальные сцены. Пётр I, Кочубей — эти образы знакомы по многим картинам. Но Мазепа… Вот так удача!
Витя поспешно вытянул из-под сиденья свой чемоданчик и достал альбом. Но с первых же штрихов он понял, что ничего не получится: автобус трясло, и невозможно было провести ни одной линии. Огорченный, он положил альбом обратно.
«Мазепа» оказался человеком общительным.
— Ну, пионерия, как живём? — весело спросил он, устроившись поудобнее на сиденье, и кивнул шоферу: — Спасибо, что захватили. Я уж отчаялся: с утра жду.
Вскоре ребята познакомились со своим случайным попутчиком. Он — лесник, едет в Симферополь по делам. В городе у него сестра, так что он рассчитывает пробыть там несколько дней.
Выехали на перевал. Около ресторана автобус остановился. Решили здесь немного отдохнуть, размяться.
Ребята вылезли из машины. Одни побежали в ресторан посмотреть, что там продают. Другие выстроились в очередь за газированной водой. Лесник отошел в сторону, сел на большой придорожный камень и закурил.
Витя, почти не спускавший глаз с «Мазепы», обрадовался. Он быстро достал альбом, устроился на подножке автобуса и начал торопливо рисовать.
Через полчаса, когда собрались уезжать, портрет был в основном готов. Не получалась кепка, но Мазепе она и не нужна. Лицо же с пушистыми усами, горбатым носом и серыми, глубоко запавшими глазами отработано полностью.
Ребята заметили рисунок. Кто-то подбежал к леснику.
— Дядя, посмотрите, как Витя Коробков вас нарисовал. Всякий узнает.
Незнакомец подошел, взглянул на рисунок, потом взял его в руки, долго и внимательно рассматривал.
— Да, — похвалил он, наконец. — Славная работа. Вот-то будет подарок дочке!
Витя смутился и сделал вид, что не понял намёка.
— Подаришь на память? — спросил усач.
— Что вы! Это же только набросок. Я для себя рисовал, кое-как! И он мне нужен очень…
— Да что ты ломаешься, — раздраженно оборвал лесник. — Не хочешь даром отдать? Так бы и сказал! Держи, — он вынул из кармана новенькую пятирублёвку.
Витя вспыхнул. Грубость незнакомца, нелепое предложение продать портрет обидели его.
— Нет, — тихо сказал он, пряча альбом в чемодан. — Не надо. Я рисунками не торгую. А дарить вам тоже не хочу! — сердито глянул он на лесника и даже вздрогнул: с такой злобой смотрели на него маленькие серые глаза «Мазепы».
Через минуту автобус легко бежал с перевала. Витя мрачно глядел в окно. Ему была неприятна ссора с лесником, который сидел на передней скамье и бросал на него косые взгляды.
Они подъезжали уже к городу, когда автобус остановился. В открытую дверцу заглянул военный в фуражке с синим околышком.
— Проверка документов, — сказал он шоферу и обернулся к ребятам: — Артековцы! Почернели, загорели. Ну, как отдыхалось, пионеры?
— Хорошо отдыхалось! — закричали наперебой ребята. — В море купались, в походы ходили. Теперь домой.
— Ну что ж, — улыбнулся пограничник. — Вас беспокоить не будем, пионерам паспортов не положено. — Он обратился к леснику: — Ваши документы, товарищ!
Лесник полез в боковой карман, достал бумажник.
— Пожалуйста, — сказал он и стал объяснять: — Работаю на комбинате «Массандра». Еду по делам в Симферополь. Вот командировка, паспорт.
Военный внимательно посмотрел документы и вернул их обратно.
— Все в порядке, гражданин Вершков, — сказал он. — Можете ехать, — и, приложив руку к козырьку форменной фуражки, кивнул шоферу.
У въезда в город пассажир попросил остановить машину и весело распростился с пионерами.
Автобус подвёз ребят к вокзалу. До отхода поезда оставалось еще несколько часов. Витя с Гришей Новиковым пошли в город. Побывали в картинной галерее, краеведческом музее, посидели в городском саду. Но, шагая по улицам города, осматривая картины и экспонаты музея, Витя все время испытывал какое-то неясное беспокойство. Он никак не мог вспомнить что-то затерявшееся в памяти, а вспомнить это было совершенно необходимо, хотя он и не мог себе объяснить — зачем? Весь день он чувствовал себя неловко, беспокойно и только вечером, уже в вагоне, лежа на второй полке рядом с Гришей Новиковым, вдруг неожиданно вспомнил: «Мазепа» сначала назвался лесником, а потом — пограничнику — работником «Массандры». Вот что не давало ему покоя!
Витя обрадовался, поймав, наконец, подсознательно мучившую его мысль. Но теперь встал тревожный вопрос: а почему «Мазепа» так сделал?
— Гриша, а в «Массандре» есть лесники?
Новиков изумился:
— Зачем они тебе?
— А дядька, что с нами ехал, там лесником работает.
— Ну и что?
Витя не ответил. Почему, в самом деле, не быть в «Массандре» леснику? Там леса кругом, сады… Он облегченно вздохнул, отвернулся к стенке и закрыл глаза.
