Артековская БИБЛИОТЕКА Артековская БИБЛИОТЕКАБиблиотека 
Поделись!    Поделись!    Поделись!
  АРТЕК +  


...у Артека на носу





Олег Селедцов
«Здравствуй, Артек!»

(Документальная повесть об артековской смене 1980 годов)


   См.также: интерактивная карта «Лазурного» Артека

   Читайте о «Лазурном» Артеке: книги, воспоминания, исторические очерки



Ещё один поворот, и автобус, под дружные, радостные крики «Ура!» выскочил из ущелья на трассу, вдоль которой, куда ни кинь взгляд, расстилалось бескрайнее ослепительно-голубое, бирюзовое, лазурное, играющее красками море, с лоскутиками белых парусов и сливающимися с горизонтом, кажущимися игрушечными, солидными кораблями.

Ах, как скучал по этому морю Алик. Как летал он по ночам, словно волнолюбивая чайка, над бесконечным простором морской палитры. Как, приложив к уху раковину, услышав шум дальнего прибоя, реально ощущал вдруг привкус солёной воды на губах. Алик любил море. Каждый раз, расставаясь, подолгу вглядывался в эту необъятную ширь, словно стараясь запомнить каждую капельку, каждый камушек на дне, каждую медузку, лениво взирающую на него из глубины. И какое же счастье было вновь и вновь возвращаться сюда, вдыхать ни с чем несравнимый морской йодисто-солёный воздух, перемешанный с дурманящим ароматом цветущих магнолий и акаций, горьковато-сладким запахом эфирных масел кипариса. Как любил Алик, выбежав с нетерпением на узкую полосу пляжа, в первый раз после разлуки, не спеша вначале, изо всех сил скрывая волнение, подойти к воде, поздороваться, придирчиво осмотреть горизонт, нет ли изъянов, прищуриться, глядя на залитую солнечным золотом чистую бездонность небесной синевы, слегка погладить набежавшую волну. Затем обязательно надо было погрузить в воду руки по локоть, приложить мокрые, пахнущие морем ладошки к раскрасневшемуся от волнения лицу, а после, не торопясь, словно готовясь ко сну, раздеться и тут только дать полную волю своим чувствам – с диким визгом кинуться в ласковую прохладу такого желанного, такого необыкновенно доброго моря.

Представив всё это, Алик в своём кресле сладко поёжился, а автобус всё бежал и бежал вдоль морского побережья, одетого в неистовое цветение черноморского лета, вдоль сказочных скал, застывших в причудливых позах летящего лебедя, выползающего на берег дракона или уснувшего у кромки воды медведя. И все мальчишки и девчонки, ехавшие с Аликом в этом автобусе, все сопровождавшие их взрослые, все исполнились такой же радости и предчувствием неминуемого грядущего счастья. Как хорошо! Словно и не было позади тяжёлой дороги, многочасового перелёта с почти суточной задержкой по техническим причинам в транзитном аэропорту. Всё это стало вдруг неважным и даже ничтожным, ведь впереди их всех ждало оно – искрящееся, дразнящееся сине-зелёно-бирюзовое, такое недавно далёкое и такое теперь невероятно близкое, ИХ МОРЕ.

2

«Артек» встречал вновь прибывших неизменными пионерскими маршами, взлетавшими ввысь из громкоголосых репродукторов, над лагерным простором, над скалами, лесом и пляжами. Новичков немедленно отправили в медпункт, где они прошли последний, самый строгий медосмотр, четвёртый или даже пятый по счёту, были выкупаны в душе, получили два комплекта повседневной и парадной одежды, и только после этого всех распределили по отрядам.

Оставив вещи в палате, Алик, пока было свободное время, пошёл осматривать лагерь. Судя по многим признакам, здесь когда-то шумело море. Следы ракушечника были повсюду: и на грунтовых дорожках, и в асфальте. Корпуса лагеря, дачи, как их здесь называли, отличались друг от друга цветом, но все они манили особенной, приветливой атмосферой внутреннего уюта. Кое-где с тыльной стороны домиков-дач были намалёваны краской или зубной пастой слова: «Артек – лучший в мире лагерь», «Я тебя никогда не забуду, мой лагерь. Вова из Тюмени», «Ташкент и Артек – братья навек. Бахтияр», «Наш вожатый – лучший. Светланка».

Откровенно говоря, Алик пока не разделял восторга всех этих Вов, Бахтияров, Светланок и прочих неизвестных ему авторов. Пока здесь было скучно. Скучно и даже тоскливо. Не пели горны, не горели костры, не скакали с деревянными автоматами в руках пионеры-зарничники. Почти все, как и он сам, знакомились с лагерной территорией, предоставленные сами себе. Тоска становилась всё навязчивей, тем более, что выходить к морю пионерам в первые дни акклиматизации запрещалось строго-настрого. Сорок дней, которые Алик должен был провести здесь, вдали от дома, казались ему сейчас долгой и мучительной бесконечностью. И, чего греха таить, Алику вдруг неудержимо захотелось заплакать. Чтобы не опозориться перед пока мало знакомыми ему пионерами, Алик пустился бежать к ощетинившимся острыми краями скалам, откуда открывался чудесный вид на море.

Ну почему нельзя сейчас подойти к любимой морской сказке? Почему врач, осматривавший новичков, решил, что сибиряки, прибывшие вместе с Аликом, должны без этой дурацкой акклиматизации непременно заболеть? Почему у них должны были обязательно случиться солнечные удары, повышение температуры, обмороки, постельный режим и всякие прочие неприятности?

Раньше Алик и слыхом не слыхивал про всякие там акклиматизации. Каждый раз, приезжая к морю, сразу же бежал на пляж. Но важно-строгий дядя врач, произносивший приговор первым трём дням лагерного пребывания пионеров, смотрел на новичков так свирепо, что не могло быть и речи сделать хотя бы попытку спуститься по серпантину галечно-ракушечной тропинки туда, где ждало и манило Алика и его товарищей по несчастью главное чудо, ради которого, как им казалось, они сюда и приехали – Чёрное море.

У той же скалы стоял белёсый синеглазый мальчик, также с тоской вглядывавшийся в голубую гладь недоступного морского чуда. Алик вспомнил, что этот мальчик вместе с ним проходил медицинский осмотр. Это давало повод познакомиться.

- Привет. Ты откуда приехал?

- Из Читинской области. Мои родители служат на границе. А ты?

- А я из Иркутской. Почти земляки. Ты в каком отряде?

- В седьмом.

- Вот здорово! И я тоже. А знаешь что, раз уж мы земляки, да ещё и из одного отряда, давай дружить.

- Дружить? Хе. Вообще-то, как-то у нас так не… А давай!

И синеглазый мальчуган потянул Алику ладошку:

- Игорь.

- Алик. Вот и познакомились. Айда в лагерь.

- Айда.

Мальчишки побежали к лагерным корпусам, оставив недоумевающее море самому катить свои лазурные волны к золотому берегу. И только белый парус отчаянной яхты всё плыл и плыл, наперекор волнам, всяким акклиматизациям и прочим неприятностям первого лагерного дня по одному ему известному маршруту, к одной ему известной мечте.

3

Выборы председателя совета отряда проходили бурно. Председатель совета отряда? Это была такая должность, что-то вроде командира пионерского коллектива. Предлагали в основном девчонок-отличниц с неизменной печатью пионерской активности на лицах. Как это? А вот так. Были такие активистки по жизни. Пирожками их не корми, дай только каким-нибудь отрядом или дружиной или даже звеном поруководить. Но здесь, в лагере, выборы были настоящими, с множеством достойных кандидатов. Не хватало перевеса в голосах, и тогда в ход шли самоотводы. Наконец, решено было отложить выборы председателя и сначала придумать отряду название, а также девиз и подобрать отрядную песню. А что вы хотели? Все эти песни, девизы и речо
вки были неизменными атрибутами бурной пионерской жизни.

И вот тут Алик, доселе вяло участвовавший в обсуждении кандидатур, взял быка за рога:

- Предлагаю назвать отряд: «Мечтатель».

Ух, у ребят прямо дух захватило.

- Это ты сейчас придумал? – спросила хорошенькая татарочка Гуля.

- Нет, что ты. Так называется пионерский отряд моего класса. У нас хороший, дружный отряд. Он носит имя пионера-лётчика Аркаши Каманина и является правофланговым в школе. Предлагаю и нашему седьмому отряду бороться за звание правофлангового.

- Ура! Даёшь правофлангового! – завопили ребята, а Игорёк из Читы тут же предложил избрать председателем совета отряда Алика.

Алик не стал брать самоотвод. Он уже решил для себя, что его отряд непременно будет лучшим в лагере, и переубедить его сейчас не смог бы никто.

Вожатый отряда – студент из Новосибирска Коля Дудкин поддержал предложения ребят и по названию отряда, и по председателю, и по настрою бороться за звание. Он ещё до выборов беседовал с Аликом, узнал, что тот с первого класса был активистом, сначала командиром класса, затем председателем совета отряда, а в одном пионерском лагере даже временно руководил дружиной.

После выборов Коля попросил Алика произнести любую пионерскую команду, и мальчуган во весь свой звонкий голос заорал: «Отряд! Равняйсь! Смир-р-р-на!». Из беседок на центральной аллее сбежались испуганные пионеры и их вожатые посмотреть на новоиспечённого горластого председателя.

- Ну, что же, очень даже неплохо, - потёр руки вожатый Коля, - теперь, я думаю, конкурс песни и строя будет наш.

О, вы не знаете, что такое конкурс песни и строя? Он бывал в каждой школе, в каждом лагере, в каждой пионерской смене. Нужно было уметь правильно и красиво маршировать, выполнять строевые упражнения и петь строевую песню. То ещё, скажу я вам, мучение для пионеров.

А в лагере, между тем, действительно назревал конкурс песни и строя. И поэтому всё свободное от отрядных дел время пионеры ходили строем, разучивали команды, поворачивались налево, направо, кругом, горланили речовки и надрывали голоса, разучивая лихую строевую песню. Кроме этого отрядные горнисты, барабанщики и флаговые в тихий час занимались дополнительно, и все остальные пионеры лагеря завидовали этим своим товарищам, освобождённым на время от унизительной процедуры засыпания в тихий час.

Справедливости ради надо сказать, что уже ближе к середине смены в тихий час, или как его называли в лагере «абсолют», без всякого принуждения спали все, даже старшие пионеры и комсомольцы. Режим в лагере был строг и насыщен разными мероприятиями, и детский организм требовал отдыха.

Призрак конкурса строя витал везде: в отрядных делах, в оценке поведения, в трудовых десантах – громко названной уборке лагерной территории. И даже на дискотеке. Правда-правда. Пионеры первого, самого старшего отряда, например, придумали танец, в котором под музыку популярной песни «Всё могут короли» они дружно маршировали и по хлопку ведущего поворачивались то влево, то вправо, то прыжком на триста шестьдесят градусов. И такие приготовления к конкурсу были неспроста, ведь отряд-победитель должен был на один день выехать в город-герой Севастополь, а отряды занявшие другие призовые места, отправлялись в Феодосию, в домик Грина и картинную галерею Айвазовского. А главное, конкурс ознаменовал собой окончание карантина, а значит, наконец-то, можно будет купаться в море.

И вот, песня горна оповестила лагерь о начинающемся конкурсе. Парадные формы, наглаженные пилотки и галстуки, белые гольфы, отрядные флажки – всё это, наконец, приобрело стройное, строгое воплощение в слаженных колоннах и шеренгах пионеров и их вожатых. Оценивать строевую выправку специально пригласили офицера пограничника и ветерана-фронтовика военно-морского флота.

Подготовка к конкурсу длилась три дня, а сам конкурс прошёл за каких-то минут сорок. В третьем отряде две девочки и один мальчик по команде «направо» от волнения развернулись налево. В пятом отряде, при прохождении мимо трибуны, одна шеренга сбилась с ноги, и отряд зашагал вразнобой. Восьмой отряд провалил песню, и вообще их запевала еле-еле вытягивал ноту «соль» (не то, что Алик). Лучше всех выступили первый и седьмой отряды. Их строевые упражнения были почти безупречны, их песни звучали звонко, громко и слаженно. А вот в командирском конкурсе Алику равных не было. Он так кричал свои команды, что малыши из двенадцатого и тринадцатого отрядов просто жмурились от испуга, а эхо от его раскатистого голоса ещё долго гоняло чаек над голубым простором моря, прячась, наконец, где-то в причудливости прибрежных скал. Первое место жюри единогласно присудило седьмому отряду. А на Алика внезапно навалилась хитрющая и коварнейшая злодейка. Слава.

Первым, прорвав цепь пионеров к командиру седьмого отряда прорвался, звеня орденами и медалями, ветеран флота.

- Ай да молодец! Настоящий моряк! Служить пойдёшь только на флот, ты понял меня? Ну, и голосище. Как у нашего боцмана. Тот, бывало, тоже, как рявкнет: Аврал! Свистать всех наверх! Баковым на бак! Ютовым на ют! Шкафутовым…

- Егор Ильич, извините, что перебиваю, но ребятам надо в столовую. У них режим, сами понимаете. После ужина просмотр кинофильма и другие отрядные дела, - попыталась выручить Алика старшая вожатая лагеря Люба, Любовь Павловна.

- Да-да, конечно, я понимаю. Или вот такой ещё у нас случай был. Пришло на корабль новое пополнение, а боцман тут как тут. А сколько, кричит, лееров на марсовой площадке? Сколько дырок в мичманском шпигате? Я, кричит, клотик вам в дышло, научу вас флот любить! А однажды…

- Спасибо, Егор Ильич, очень интересная история. Алик, беги, пожалуйста, в отряд.

- До свидания, товарищ моряк, - гаркнул на прощание Алик и побежал к своим.

Но ещё долго ему в след неслось ветеранское:

- Почему ватервейсы не выкрашены? Почему рыбины непроолифлены? Почему рында не блестит? Я вас научу флот любить! Салаги!

Алик бежал по красивой кипарисовой аллее, в конце которой встретились ему девочки из второго отряда. Одна из них, хлопнув огромными ресничками, сказала подругам.

- А вот и герой дня.

У Алика перехватило дыхание. Слава крепко вцепилась в его звонкое горлышко. Он хотел было что-то сказать в ответ, но наружу вырвалось только нечто похожее на хриплое: «Здрасте». Девочки же продолжали с любопытством разглядывать его и, наконец, одна из них бросила насмешливо:

- Ой, девочки, какой ушастенький.

Прыснув, девчонки удалились, а Алик остался стоять у благоухающего кипариса. Сконфуженный и мрачный.

4

Подушечные бои в замкнутой, хоть и просторной палате быстро надоели. Да и долбить что есть по головам подушкой своих друзей, с которыми успел по-настоящему сдружиться, как с братьями, было не очень-то интересно. И тогда Алик придумал караванные походы.

Корпуса-дачи, в которых располагалась дружина, были двухэтажные, с широким мезонином. Прямо под окнами росли кипарисы. И один паренёк-дагестанец из первого отряда прямо из окна свой дачи по кипарису спускался на землю, за что однажды ему здорово влетело от старшей вожатой. Впрочем, это не охладило пыл отчаянного кавказца, и он продолжал выходить из корпуса по освоенному кипарисному маршруту.

В корпусе Алика размещалось три отряда. Седьмой и восьмой отряды жили на втором этаже, а малыши из тринадцатого – на первом. Здесь же, на первом этаже, располагался медпункт и комната дежурного вожатого. Все вожатые лагеря ночевали в специальном вожатском корпусе, и только дежурные в ночное время оставались следить за порядком. Для них и отводилась особая комната, в которой чаще всего эти дежурные благополучно спали, предоставив пионерам право на ночные приключения. Иногда, правда, внезапно возникала администрация лагеря с внеплановой проверкой, и тогда нарушителям ночного покоя приходилось туго, а заодно влетало и нерадивым вожатым-дежурным, допустившим такое разгильдяйство. Поэтому тревожный крик: «Шуба!» - был явлением обычным для погружённого в чарующее благоухание крымской ночи и сказочные краски иллюминаций сонного лагеря.

Но, как таинственные ночные тени, двигалась из палаты Алика вереница запутанных в белые простыни мальчишек с подушками-булавами на плечах, прислушиваясь к каждому шороху, каждому звуку, доносившемуся вдруг из сонного покоя спящих палат. И вот у двери, где эти звуки приобретали некий системный характер, белые тени на мгновение замирали. Алик, а именно он был во главе ночных призраков, беззвучно подавал команду. Рывком открывалась дверь, и беспощадные приведения, прервав лирические беседы девчонок о парнях из старшего отряда, лавиной неслись вперёд, не давая жертвам ни на секунду опомниться. Визги, крики, глухие удары подушками, а затем столь же стремительное отступление. На всё уходило не больше двух минут, и если бы не сваленные на пол одеяла и подушки жертв, если бы не сдвинутые в сторону кровати, если бы не густая перьевая пыль, туманом обволакивающая ночное пространство палаты, если бы не торчащие из под кроватей босые ноги несчастной, ни в чём не повинной девчурки (мальчугана, если нападение было на мальчиковую палату), если бы не тонкое поскуливание и глухие всхлипывания, доносящиеся из отдельных мест палаты, можно было бы подумать, что ничего и не произошло. И коварное нападение это только приснилось упавшей с кровати бедняжке.

А караван белых призраков, между тем, продолжал свой страшный, беспощадный поход. Малышей из тринадцатого отряда не трогали. Потому что, как сказал синеглазый Игорёк Куценко из Читы, даже самый свирепый разбойник должен иметь сострадание к детям и женщинам-вожатым. Ну, а может, малыши оставались нетронутыми из-за соседства их палат с комнатой дежурного вожатого, кто знает.

Когда все соседние государства-палаты были повержены, Алик предложил идти походом на соседний корпус. И караван поплыл по лагерной территории. В первой же палате, куда они ворвались, их встретил такой отчаянный крик и такой визг девчонок пятого отряда, что и думать было нечего о подушечной атаке. Пришлось срочно ретироваться. Но коварные девчонки при этом нанесли каравану удар в спину, используя своё преимущество в росте, ведь в пятом отряде барабанщиков, были собраны девчата и ребята крепкие и рослые.

Возня, крики и шум затянулись. В любую минуту мог нагрянуть дежурный вожатый, и Алик, спасая положение, гаркнул своим звонким… шёпотом, так в эту секунду необходимое: «Шуба!». Мальчишки задали стрекоча. Но и в своём корпусе их ждали неприятности. На лестнице на них обрушился град подушек. Это пионеры восьмого отряда, залечив раны, сообща выступили против разбойничьего каравана, чтобы отомстить за прежние обиды. И грянул бой…

Отступать Алику и его друзьям было некуда, да и помощи ждать тоже не приходилось, ведь своих девчонок они тоже успели уже изрядно потрепать подушками, и те лишь злорадно усмехались, выглядывая из дверей своих палат.

Помощь пришла неожиданно, в лице внезапной административной проверки. Тут уж всем участникам подушечного побоища стало не до победоносных итогов. Нарушение режима – серьёзный проступок, за него можно было схлопотать, ох, какое неслабое наказание. В лучшем случае отряд на три дня лишат пляжа, а в худшем будет персональное разбирательство на совете дружины. Ещё чего доброго могут твоё ужасное подушечное преступление отразить в пионерской характеристике или, что является высшей степенью наказания, отправить домой. То есть выгнать из лагеря. А это, как вы понимаете, позор не только на всю твою школу, но и на весь город и даже область.

Поэтому, похватав на ходу свои и чужие простыни и подушки, пионеры рассыпались по палатам. Мгновенно на месте жаркой битвы воцарилась тишина.

Алик нырнул в дверь девчачьей палаты, так как времени на нормальное бегство у него не было.

- Девочки, спасайте, гибну в расцвете лет.

- А, горластенький. Ты, значит, нас подушками бьёшь, - зашептала красивая девочка Алиса, - а мы теперь тебя выгораживать должны. Не получится. Сейчас сдадим тебя начальству.

Ответить Алик не успел. За дверью неотвратимо загремела шагами приближающаяся расплата, и мальчик, не раздумывая, прыгнул к платяному шкафу, залез в него и затворил за собой обе дверцы. В это же мгновение распахнулась входная дверь платы, зажёгся свет, и до слуха Алика долетели грозные слова начальника лагеря:

- Почему не спим?!

«Всё», - пронеслось в голове у Алика, - «Сейчас меня выдадут». Но девчонки лежали тихо, притворяясь спящими. Начальник и старшая вожатая прошлись по всей палате, поправив одеяла и подушки девочкам, заглядывая, на всякий случай, под их кровати. Никого и ничего не найдя, осторожно вышли, погасив за собой свет. Время шло, однако Алик не торопился покидать своё убежище. Он подождал минут пять, которые показались ему вечностью, затем осторожно открыл шкаф и на цыпочках двинулся к выходу. У двери он ещё немного постоял, прислушиваясь к тому, что делается в коридоре, и, прежде чем выйти, оглянулся на Алису.

Лунный свет из открытой веранды падал прямо на лицо сидевшей на своей кровати и насмешливо улыбавшейся девочки. Что-то таинственное было в этой лунной улыбке. Алику стало даже жутковато. Чтобы разрядить обстановку, он подошёл к девочке и протянул ей руку.

- Спасибо тебе. Не выдала.

- Вот ещё. Плохо же ты о нас думаешь.

- Ну, я это… Пошёл?

- Спокойной ночи.

Алик развернулся и зашагал к двери. Но теперь он шёл не как победитель, не как предводитель каравана ночных призраков. Лунная улыбка красавицы Алиски делала его ноги тяжёлыми, а голову глупой. И тут входная дверь вдруг сама собой распахнулась, и перед обитателями и гостем палаты предстал во всём величии дежурный воспитатель.

- Так. Прекрасно. Молодой человек в комнате у спящих барышень. И что, интересно мне знать, вы, сударь, здесь делаете?

- Я здесь это… Я… краба искал.

- Чего-чего? Какого ещё краба?

- Синего. Засушенного. Очень надо было.

- Очень? – дежурный воспитатель еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.

- Угу.

- Ну, если очень, то марш в свою палату, и чтобы через пять секунд спать!

Два раза повторять Алику не пришлось.

5

Ночное происшествие осталось без последствий, хотя отрядный вожатый Коля и предупредил строго-настрого своих подопечных об обязательном прекращении ночных караванных походов. А, чтобы полностью искупить вину за недавние подвиги, ночные призраки должны были проявить себя в трудовых делах. Как раз в это время по лагерю был объявлен десант по сбору плодов шиповника.

Вообще-то собирать шиповник, убирать территорию, помогать колхозам в сборе урожая – занятие для пионера не самое любимое. Заставить его просто так, ради некоего интереса работать было бы сложновато. И тогда был придуман беспроигрышный ход – трудовые десанты. А? Шикарно, правда? Ты уже никакой не уборщик, не дворник и не дармовая рабочая сила. Ты – десантник! Ты – герой, ты – почти капитан Тарасов из фильма «В зоне особого внимания». Блеск! Ну, это я отвлёкся, простите.

Пионеры разбрелись по высоткам, лесочкам, полянкам и, царапая руки до крови, отважно собирали твёрдые алые и оранжевые плоды. Общего задора и энтузиазма трудовым десантникам хватила на полчаса. Но пакеты, выданные пионерам, были наполнены едва на треть. Алик, Игорёк и мальчик из Ташкента Алишер Юсупов уже успели не просто потерять интерес к отнюдь не победоносному «десанту», но и возненавидеть эти маленькие, мерзкие плоды дикой розы. А самое лучшее средство от ненависти – душевный разговор.

- Скоро моя мама приедет. Дыни привезёт. О, какие у нас в Узбекистане дыни! В половину твоего роста, - доказывал Алишер Игорю.

- Врёшь ведь. Таких дынь не бывает.

- Зачем врёшь? Зачем не бывает? Ты что, глупый, да? Мама привезёт, сам увидишь.

- Как же она такие дыни дотащит? – включился в беседу Алик, - Они ведь, небось тяжеленные.

- Спрашиваешь. Конечно тяжеленные. Но мама приедет не одна. С ней мои сестрёнки. Гюзель, Насиба, Зульфия, Саида, Шахноза, Анбар…

- Сколько же у тебя сестрёнок?

- Много. Восемь. И пять братишек: Юсуф, Бахтияр, Маматкул, Соли и Закир.

- Да. Большая семья. Мама, наверное, медаль имеет?

- Конечно. Орден имеет. «Мать-героиня» называется. И ещё один орден за сбор хлопка.

- Она у тебя ещё работает?

- Зачем не работает? Сейчас не работает. А раньше бригадиром была. Лучше всех хлопок собирала.

- Да, сбор хлопка – это великое дело.

- Вот-вот. А мы, как трусливые шакалы, не можем собрать какой-то глупый шиповник.

Слова Алишера задели мальчишек, и они с яростью кинулись продолжать свой трудовой десант, но минут через пятнадцать пакеты, наполненные наполовину, перестали ощущать тяжесть падающих в них плодов. Мальчики молча, стараясь не смотреть друг другу в глаза, перекуривали. Нет-нет, не подумайте чего. Не курили они, все трое вообще не пробовали ещё курить, а именно перекуривали, то есть попросту валяли дурака. Наконец, чтобы прервать затянувшееся молчание, без особого интереса, Алик спросил Алишера:

- Ну, с мамой твоей понятно. А кто у тебя папа?

- Папа? Работает.

- Где работает.

- Да, - как-то нехотя выговорил Алишер, - в министерстве здравоохранения Узбекистана работает.

- Ого! И кем? – присвистнули мальчишки.

- Заместителем министра. Ну, что, давай ещё по две горсточки.

- Не хочется чего-то, - ответил Алик.

- И руки уже все изрезали. Это не колючки, это какие-то бритвы. Вот у нас на границе растут райские яблочки. Сладкие. Крупные. Идёшь их собирать в тайгу – одно удовольствие.

- А что у вас на границе бандитов, то есть этих, как его, нарушителей не бывает?

- Почему не бывает. Бывают и нарушители.

- А как же вы яблочки свои райские собираете?

- Просто собираем.

Алишер засмеялся:

- А он только за яблочком полезет, а тут шпион его как из своего шпионского пистолета – бац!

- Сам ты «бац», - передразнил Алишера Игорёк, - а пограничники на что? Пограничники, знаешь, какие сильные и смелые! Ни один шпион не пройдёт.

- Откуда знаешь?

- У него отец пограничник, начальник заставы. Правда, Игорёк?

- Правда.

- Ух ты! Расскажи, а. Как он нарушителей и шпионов арестовывал.

- Сейчас сам-то он шпионов никаких не ловит. И меньше их сейчас стало. Знают, что граница Советского Союза на замке. Сейчас в основном границу переходят разные там звери. Ну, тигры там, олени, кабаны всякие. А вот раньше, когда отец молодым лейтенантом был, случилась у них одна история, за которую папа получил боевой орден.

И Игорёк рассказал друзьям историю, какую обычно показывают в приключенческом кино про границу. Были там и диверсанты, и перестрелка, и рукопашная схватка, и раненый командир заставы, которого на себе тащил папа Игорька, ведя при этом под дулом автомата двух злобных нарушителей, пока не подоспела подмога.

- Ух ты, наконец, перевёл дух Алик, - твой папа настоящий герой.

- Да, - с завистью подтвердил Алишер, - герой. А мы? Слушай, мы, как трусливые шакалы, не можем выполнить поставленную нашим командиром вожатым Колей задачу по десанту.

- А ну, братцы, зададим жару диверсантам!

- Соберём боеприпасы для наших пограничников!

- Ура!

- Даёшь граница!

И работа закипела с новой силой.

Когда через полчаса сигнал горна возвестил отбой десанта, в пакетах у ребят не хватало всего по паре горсточки.

- Может, дособираем? – спросил Алишер, - Здесь работы-то минут на десять осталось.

- Нет, братцы, - запротестовал Алик, - отбой, так отбой. Дисциплина – есть дисциплина. Нельзя подводить отряд.

- Жалко, что не добрали, - вздохнул Игорёк.

И тут мимо ребят важно прошествовал толстый мальчик Гена, приехавший в лагерь откуда-то из под Херсона. Гена был неуклюж и беззащитен. Над ним часто посмеивались товарищи и даже издевались некоторые глупые мальчишки. Поэтому, хотя он был всего на год моложе Алика и его друзей, зачислили Гену к малышам в двенадцатый отряд. С малышами он жил дружно. Никто никого не обижал, никто ни над кем не посмеивался. И вот теперь Гена тащил на себе объёмный мешок собранного его отрядом шиповника.

- О, братишка, стой! – притормозил его Алик, - Как дела? Это вы всем отрядом собирали? Какие молодцы! Небось руки в кровь поизодрали?

- Ещё бы! – доверчивый Гена опустил мешок на землю и показал свои расцарапанные руки.

- Ого! Слушай, братишка, а тебе не тяжело?

- Нет, что вы. Это же труд всего нашего отряда.

- Ай да молодцы! Такие маленькие и так много шиповника собрали. А вот мы, понимаешь, не успели. Мы, понимаешь, спецзадание выполняли.

- Какое спецзадание?

- Пограничникам нашим помогали. Секретное задание. Понял?

- Ого!

- Слушай, а ведь и ты тоже можешь помочь нашим пограничникам.

Гена, кажется, начал что-то подозревать. Он недоверчиво засопел и схватился за свой мешок.

- Да не бойся ты, чудак! В атаку на нарушителей ходить не надо. Риска никакого.

- Никакого? – разочарованно протянул Гена.

- Пока никакого. Потому что сейчас тебе никто важное дело не доверит. Себя надо показать. Ну, что ты достоин.

- А как?

- Для начала, знаешь что, отсыпь нам по горсточке шиповника. У вас всё равно меньше не станет. А получится, что и ты помог охранять границу.

- Как это?

- Вот мы помогали пограничникам, так? Ты поможешь нам, так? Значит?

- Значит, ты тоже поможешь пограничникам, - резюмировал Игорёк.

- Я бы, ребята, с радостью. Но ведь шиповник-то не мой, а всего отряда.

- А граница что, наша что ли? Она общая. Всего Советского Союза. Понял? Или мы только для себя старались? Эх ты.

- Знаешь что, давай так, ты поможешь нам, а значит и пограничникам, а кроме того я тебе дам целую пластинку, нет, половину пластинки американской жвачки.

И Игорёк достал из кармана заветную пластину, обёрнутую в блестящую фольгу.

- Ух ты, - у Гены даже слюнки потекли, - где взял?

- Ну, брат, где взял, там уже нету. Это, понимаешь, пограничный конф… этот, как его, конфискат, вот.

- Чего-чего?

- А того, - вставил Алишер, - Секретное задание. А я тебя, как только мама моя приедет, угощу настоящей узбекской дыней. Они знаешь какие? Сладкие, огромные, в половину твоего роста.

- Вот это да! А разве такие дыни бывают?

- Ещё как бывают. Вот увидишь. Гони давай шиповник.

И Гена щедро отсыпал из своего мешка в пакеты ребят недостающие плоды.

6

Вечером, на своём костровом месте седьмой отряд обсуждал итоги трудового десанта. Потрескивали ветки в костре. Ребята сидели кругом, не отрываясь глядя на пылающий огонь. Таинственная, притягательная сила есть у огня. Языки пламени взвеваются на миллиардную долю мгновения ввысь и исчезают, уступая место новым огненным взлётам и новым исчезновениям. Это, как вечная борьба жизни и смерти. Костёр завораживает, радует и даже пугает. Хорошо сидеть у огня, прижавшись к другу плечом, петь отрядные песни, слушать лагерные легенды, рассказываемые вожатым.

Алик был запевала. У него был красивый, звонкий голос, и петь он любил, но не хором. А кто в нашем детстве любил школьный хор? Пожалуй, только девчонки, ну, или мальчики-огурчики – маменькины сыночки. Настоящий пацан, коим, конечно же Алик себя считал, должны были обязательно сбегать с занятий хора, куда усиленно загоняли классные руководители и завучи школы. Ведь в хоре тебя ставили на скамейку на задний ряд, заставляли петь гаммы, раскладывать песню на голоса. Да и какие там пелись песни? В лучшем случае «И вновь продолжается бой». А так, всякие там берёзки, лютики-цветочки. А хотелось петь! Именно петь. Про гражданскую войну, про разгром фашистов, про мужественных лётчиков и отважных моряков. Да мало ли есть хороших песен? Петь приходилось монотонно, сдерживая мощь своего голосового диапазона. И Алик сбегал с занятий, хотя ему и подобным прогульщикам здорово могло за это влететь. О чём свидетельствовали многочисленные записи красным цветом в дневниках с приглашениями в школу родителей. И лишь активное участие Алика в пионерской жизни школы, в тимуровских операциях и драматическом кружке спасали его от неминуемого снижения отметки за поведение.

И вот теперь, в лагере он мог петь так, как хотела его душа. Громко, но вместе с тем проникновенно, лирично. И он пел, глядя на ночное море, на сверкающую лунную дорожку, на теплоходы, спешащие в уставшие за день порты. Пел о якорях, выбираемых с глубокого грунта, о кораблях, у которых, как и у каждого человека, есть своя, неповторимая мечта, о далёких, неоткрытых ещё пока никем островах, на которых, пожалуй, скучают лучшие и преданнейшие твои друзья, о натянутых кожаных парусах задумчивых бригантин и задорных бригов, о том, что он, Алик, когда-нибудь обязательно взойдёт на палубу четырёхмачтового барка или быстроходного корвета и, подняв на мачтах паруса алые, как его пионерский галстук, уйдёт в океан искать спрятавшуюся среди неприступных скал таинственную Каперну. В которой ждёт его преданная и верная Ассоль. Ведь должен же кто-то ждать настоящего героя. Да и сам Алик должен же когда-нибудь на ком-нибудь жениться, ведь так?

Песня лёгкой яхтой плыла над бухтой, а пионеры слушали, молча глядя на пылающий костёр, и думали о том, что, наверное, и им когда-нибудь удастся найти свою Ассоль или дождаться своего Грея. А костёр всё потрескивал радостно, словно подтверждая, что так оно обязательно и произойдёт, нужно только горячо верить. Так горячо, как верит в своё бессмертие этот пылающий спутник доброй крымской ночи.

- Знаете, ребята, - сказала вдруг красивая девочка Алиса, - А давайте рассказывать какие-нибудь интересные истории из жизни. Только правду.

- А страшные можно?

- Можно. Только правдивые.

- Про Чёрную руку?

- Не глупи, Алишер. Это для малышей. А я серьёзно.

Ребята сначала робко, но затем всё уверенней начали по очереди рассказывать разные истории, случившиеся с ними или с их друзьями, знакомыми. В таких случаях не грех немножко и приукрасить свой рассказ, но сегодня, в этот чудесный вечер у магического костра врать не хотелось. Игорёк из Читы рассказал уже известную Алику и Алишеру историю про своего отца-пограничника. Алишер поведал историю своего родного деда, на кишлак которого ещё до войны напали басмачи, и горстка красноармейцев отбивала яростные атаки противника.

Наступила очередь Алика.

- Я расскажу вам историю, которая произошла на моих глазах, в пионерском лагере на берегу Витима. Есть такая река в глухой сибирской тайге. Попасть в наш лагерь можно было только катером или моторной лодкой. Никаких дорог, кроме старой заброшенной, построенной заключёнными узкоколейки там не было. Лагерь полностью отрезан от внешнего мира. Электричество вырабатывалось генератором и включалось только в определённые часы с утра до вечера. На ночь движок вырубался, и на лагерь набрасывалась кромешная тьма.

- Ой, - сказала девочка Гуля, приехавшая в Крым из Казани, - если будет страшно, лучше не рассказывай.

- Эх ты, трусиха, - вставил насмешливо Игорёк, - Он ещё и рассказывать не начал, а ты уже испугалась. Давай, Алик, жарь всё, как было.

- А далеко-далеко в тайге спрятались от постороннего глаза голубые озёра с удивительно чистой и прозрачной водой. Бросишь камешек и долго глядишь, как опускается он на дно. К этим озёрам охотниками-промысловиками и золотоискателями были проложены тайные таёжные тропы. А потом, когда на месте сибирской каторги уже в послевоенное время открылся пионерский лагерь, тропку, как могли, обустроили, сделали приметные указатели, через небольшие речушки перебросили сучковатые стволы спиленных сосен – своеобразные мостики, и к голубым озёрам стали в сопровождении вожатых ходить в походы пионеры. Ходил и я со своим отрядом. Красота, я вам скажу, просто неописуемая. Огромные, в человеческий рост муравейники, могучие кедры, мягкие, как персидский ковёр, ягелевые поляны, мясистые папоротники, горько-сладкая клюква, чёрно-фиолетовая жимолость. Вкуснотища!

- А кедровые орешки! – добавил Игорёк, - а райские яблочки!

- Ещё бы. Поход был рассчитан на два дня, с ночёвкой в тайге, в палатках. Сидишь ночью у костра, вот как мы сейчас, а рядом медведи бродят, кабарга таится – олень такой, соболь с кунькой на дереве любопытствуют, глухарь токует, рябчик ворчит. Здорово!

Так вот, сходили мы в свой поход, вернулись в лагерь. Я во втором отряде был, а вместо нас в тот же день ушли к озёрам ребята из третьего отряда. Мы с ними даже встретились на тропе. Там девочка была – подружка моей соседки по лестничной клетке. Звали её Олеся. Мы не были особо знакомы, кроме имени я про неё ничего не знал. Мы даже не здоровались при встрече. И вот они ушли в тайгу, а мы вернулись в лагерь. Погода была чудесная. На небе ни облачка. Тёплое сибирское лето. Не так, конечно, жарко, как здесь, но всё равно тепло. Вечером, после ужина, мы сходили на дискотеку, попили кефира и легли спать. В половине одиннадцатого в лагере отключили свет.

Мы обычно перед сном рассказывали друг другу анекдоты или страшные истории.

- Про Чёрную руку?

- Вот-вот, Алишер, именно про эту самую руку, про синие ногти, про гроб на колёсиках и белое пятно. Про хозяина – особая жуть

- Расскажешь?

- Как-нибудь в другой раз. Так вот, когда настала моя очередь, я рассказал своим друзьям про вечного деда, который уже двести лет стережёт тайгу, всё про всех знает, кого надо из тайги выводит, а злых людей заманивает в топи и медвежьи ловушки. А рассказывал я хитро, не так, как сейчас, а чтобы напустить побольше страху. Иногда останавливался, словно прислушиваясь к тому, что делается за окнами. А под конец рассказа и говорю своему приятелю Лёхе: «Лёшь, посмотри в окно, словно заглянул кто-то». Товарищи мои от страха под одеяла лезли и рассказывать больше уже никто ничего не хотел. Наконец, улеглись мы спать, но не суждено нам было выспаться в эту ночь.

Проснулись мы от страшного грохота. Казалось, что вся земля переворачивается. Дрожали брёвна нашего деревянного корпуса, звенели стёкла окон. Небо полыхало непрерывным огнём. На лагерь набросился невиданной силы циклон. Такой грозы я не видел ни до, ни после. Малыши плакали. Девчонки визжали. Вожатые бегали по палатам, успокаивая своих пионеров, хотя сами были напуганы ничуть не меньше своих подопечных. Молнии хлестали прямо над крышами, а раскаты грома почти соревновались между собой в оглушительности и продолжительности.

Сколько всё это продолжалось, я сказать не берусь. Нам казалось, что целую вечность. Наконец, молнии стали блистать реже, гром стал греметь тише, и вожатая Люба сказала, что циклон ушёл в тайгу. В тайгу, представляете, туда, где у голубых озёр сейчас в палатках ночуют наши товарищи из третьего отряда. Кое-как мы, утомлённые тревогой грозовой ночи, снова уснули, но задолго до подъёма нас снова разбудили. Это был испуганный начальник лагеря. Говорил он негромко, но голос его дрожал: «Мальчики, вставайте. Девочка пропала. В тайге потерялась. Надо помочь отыскать её. Сейчас потихоньку, чтобы не разбудить девочек и малышей, мы выйдем из лагеря, растянемся цепочкой и, взявшись за руки, прочешем окрестности. Может быть, она не ушла далёко, а спряталась где-нибудь поблизости спит или лежит без сознания. Из города уже выслали вертолёты для поиска».

Из дальнейшего его рассказа я понял, что пропала девочка из ушедшего в поход отряда и что была это та самая Олеся, подруга моей соседки. Взялись мы за руки, растянулись цепочкой, часа два шли по тайге, но никаких следов не обнаружили. Тайга – она как сама бесконечность. Даже если подумать об этом становится жутковато. Тут целые города и даже страны спрятать можно, что уж говорить про одного человека – маленькую девочку.

Вернулись мы в лагерь. На зарядку пора – время подъёма. А какая уж тут зарядка, какой завтрак? Человек пропал. А потом один за другим на лагерный стадион стали опускаться вертолёты. Наш начальник лагеря встречал каждый воздушный борт, но лётчики на его вопросы лишь разводили руками. И лишь ближе к обеду один из вертолётов привёз потерявшуюся девочку, живую, но ужасно напуганную.

- Ну, слава Богу! – захлопала в ладоши Гуля из Казани, - Ой, ребята, как хорошо, что Олеся нашлась.

- И что же с ней было? – спросил Алишер.

- Наша вожатая потом рассказала, как было дело. Третий отряд пришёл на место ночёвки. Поставили палатки, собрали хворост для костра, стали готовить ужин. Всем пионерам строго настрого запрещалось отходить от привала. Только в сопровождении взрослого или группой в несколько человек можно было ходить за хворостом, за водой ну, или там по личной нужде. Но тут захотелось девочкам в туалет. И пошли они втроём за бугорок. А там цветочки разные таёжные. Пока подруги делали своё дело, Олеся решил собрать немного цветочков, украсить палатку. Чтобы не заблудиться, решила идти по едва заметной тропке, проложенной здесь когда-то таёжными охотниками. Шла-шла, прошла шагов пятьдесят, набрала цветов и решила вернуться. Пошла назад по этой же тропинке. Идет и понимает, что места кругом незнакомые. Ни бугорка того, от которого уходила, ни девочек-подружек, а главное – голосов от привала не слышно. Испугалась Олеся. Повернула назад. Может, думает, проскочила она уже нужное место. Снова насчитала пятьдесят шагов, а тропинка теперь и вовсе незнакомая, едва виднеется среди мха и травы. Тут совсем перепугалась Олеся, кричать стала, на помощь звать, да куда там! Бросилась она тогда с тропинки в ту сторону, где по её расчётам должен был быть их лагерный привал. И всё. Ушла ещё дальше в тайгу.

И вот представляете, мы ночью в грозу полуживые были от страха, но нас много было. Мы в палатах, под одеялами лежали, нас вожатые успокаивали. А каково ей бедняге было? Одна против циклона в тайге. Как она не умерла от страха, как не сошла с ума, как не растерзали её дикие звери? Летчик, что обнаружил Олесю в тайге, говорил, что по близости видел следы и помёт медведя. Вот я думаю, а может, и впрямь ей вечный дед помог, от медведя спас, к вертолёту вывел. Душа ведь у неё добрая была, не злая.

- А что потом с этой Олесей стало? – печально спросила Алиса.

- В этот же день её вертолётом отправили в город. А через неделю она с родителями поехала в санаторий на Байкал. Говорят, нервы лечить. Только с этих пор она немного странная стала. Например, увидит меня на улице и бежит скорей на другую сторону или в подъезд какой-нибудь прячется.

- Почему? Ты её обидел чем-нибудь?

- Нет, что вы. Мы и знакомы были едва-едва. Только вот когда в тайге на тропе наши отряды встретились, мы с ней словно столкнулись. Нечаянно. Она тогда как-то виновато на меня посмотрела, извинилась быстро и дальше пошла, а я естественно, зашагал своей дорогой. Вот и всё. И вся история.

Несколько минут все молчали, глядя на огонь, только костровые, не забывая свои обязанности, подкладывали в костёр новые сучья и ветки.

- Теперь моя очередь, - сказала красивая девочка Алиса, - Я расскажу вам историю про две карты под комодом.

Жили мы тогда в Ленинграде. Мама, папа и я. Семья была по-настоящему дружная, весёлая. Мама работала в гостинице «Прибалтийская», а папа в туристическом бюро. Работа у папы была интересная. Он возил иностранных туристов по местам боевой и революционной славы. Конечно, у него было много знакомых. Человек он весьма общительный, и одна шведская туристка очень им заинтересовалась.

- Как это? Зачем заинтересовалась? Она что, шпионка, да?

- Ой, замолчи, глупый какой, - засмеялась Гуля из Казани.

- Нет, конечно, никакая она не шпионка. Просто мой папа ей очень понравился. Как мужчина. Сама она по происхождению русская, но родители её родителей когда-то иммигрировали в Швецию. Но у неё до сих пор в Ленинграде живут родственники, и она часто к ним приезжает.

И вот захотела она, чтобы мой папа ушёл от нас с мамой к ней жить. Но папа мой не захотел. Он любил мою маму и меня тоже. И тогда эта шведка решила пойти за помощью к колдуну. Один её родственник занимался чародейством, магией, гаданием. Вот к нему она и пошла. Так, мол, и так. Люблю, говорит, одного человека, хочу, чтобы он был моим. Правда, у него есть семья. Помогите мне, говорит, я за это никаких денег не пожалею. Тот согласился и стал против нашей семьи использовать свою колдовскую силу: то в почтовом ящике мама найдёт клок волос, то в коврике под нашей дверью окажется воткнутая иголка, то с балкона горстки земли выметаем.

И стал наш папа какой-то невесёлый. Настроение у него стало часто портиться. На работе всякие неприятности начались. Стала у него сильно болеть голова. Мама уже и не знала, как и чем ему помочь. И вот однажды пришла к нам в гости мамина подруга. Они с ней вместе в одном институте учились, на одном курсе. Часто ходили друг другу в гости. Но, как потом оказалось, этот колдун уже и сам успел побывать у маминой подруги в гостях и сумел подействовать на неё своим колдовством. И вот эта подруга говорит маме: «А не сыграть ли нам в картишки? Я и колоду принесла новую». Мама согласилась. Стали играть в подкидного дурачка. Играли, играли. Вдруг звонок в дверь. Мама пошла открывать. Оказалось, что это какая-то женщина ошиблась дверью. Вернулась мама, а подруга, не доиграв, стала вдруг резко собираться домой. А карты на диване остались. Рассыпанные. Мама стала её уговаривать остаться на ужин или хотя бы чаю попить, но та ни в какую. Срочно нужно домой, и всё тут. Подруга уже обувь надела, и тут я вспомнила про карты. Ой, говорю, забыли. Тут и мама словно очнулась, погоди, говорит, сейчас соберу. А подруга мамина вдруг как взглянет на меня. Таким взглядом… Мне сразу страшно стало. Мама собрала рассыпанные карты, а поскольку она у меня невероятно аккуратная, стала пересчитывать колоду. Оказалось, что двух карт не хватает. А колода была совершенно новая, нераспечатанная даже. И тут маме как-то нехорошо сделалось. Волнение непонятное стало одолевать. Подожди, говорит своей подруге, сейчас я узнаю, каких карт не хватает. А подруга, словно окаменела. Стоит молчит, лишь время от времени на меня глазами зыркает. Разложила мама все карты. Не хватало пикового туза и трефовой десятки. Стала мама эти карты искать. Под диван полезла. И, представьте, лежат себе обе эти карты под диваном. И туз, и десятка. Обрадовалась мама. Сложила всю колоду, отдала подруге, и та ушла к себе домой.

Вечером с работы вернулся папа. Весёлый, ласковый. Мы его давно уже таким не видели. И стали мы с этого дня жить, как прежде. Дружно, хорошо. И на работе у папы всё наладилось, все проблемы как-то сразу разрешились. А подругу мамину в больницу положили. Сразу на следующий день после того, как она к нам в гости приходила. У неё что-то с головой произошло. Кровоизлияние какое-то.

Прошёл месяц. Может, чуть больше. Мы уже стали забывать эту историю. Но тут в Ленинград в очередной раз приехала шведка-туристка, и опять всё стало у нас в семье плохо. Теперь у мамы стала часто болеть голова, и шла кровь из носа. Папа опять приходил с работы грустный и даже злой. И вот однажды он не пришёл ночевать. Мама чуть с ума не сошла от волнения. И в милицию звонила, и в морг, и ко всем папиным знакомым. Пропал папа. Не было его ни дома, ни на работе целых пять дней. И вот как-то идёт мама по городу, и вдруг навстречу ей наш папа. Она к нему бросилась, а он её словно и не узнаёт. Смотрит, словно сквозь неё. Так и ушёл своей дорогой. Ушёл надолго. Очень на долго…

Прошло два года. От папы никаких вестей не было. А мама моя всё время болела. Исхудала вся. У невропатолога долго лечилась. И решили мы, наконец, уехать из Ленинграда на Кубань к родителям мамы. Стали собирать вещи, готовить к переезду контейнер. И вот, когда пришли грузчики, стали поднимать тяжеленный комод, вдруг мама заметила, что под ним бумажки какие-то валяются. Нагнулась, а это две карты Пиковый туз и десятка трефовая. И вот, что интересно. Комод этот без ножек был. Тяжёлый. Поднять его одному человеку невозможно. Как туда попали карты? Уму не постижимо. Словно сначала бросили карты, а уж потом на них поставили комод. Вот так. А ровно через день нам из Швеции письмо пришло. От папы. В этом письме он всё и рассказал. Про шведку эту, про то, что у него теперь другая семья, но что всё равно он любит меня и маму и просит у нас прощения. Мама долго плакала, а потом сожгла и письмо, и карты эти нехорошие.

Уехали мы на Кубань, а через некоторое время подруга мамина, которая у нас чуть не забыла злосчастную колоду, прислала письмо, в котором сообщала, что буквально в день нашего отъезда из Ленинграда, в городе умер известный врач и психотерапевт. Тот самый колдун. Вот так. С тех пор я карты видеть не могу.

- Вам надо было с мамой в церковь сходить, - тихо сказала худенькая девочка Маша, самая незаметная в отряде, о которой товарищи знали только, что она из Новосибирска, и что у неё большая, ниже колен коса.

- Глупости всё это, - зашумел Алик, - колдуны, церковь. Средние века какие-то!

- Конечно глупости, - подхватили пионеры.

- Ну, ладно, ребята, хватит шуметь. И историй страшных на сегодня тоже хватит, – это вожатый Коля спас положение, - Костровые, гасите огонь. Председатель совета отряда, командуй построение. Идём в лагерь.

7

На следующий день седьмой отряд ехал в Севастополь. Красивый автобус с надписью «Артек» на борту бежал по извилистой горной дороге. Ах, как здорово ехать по горному серпантину! Как захватывает дух от головокружительной высоты, как замирает сердце при виде открывающегося из-за огромных мысов синего, играющего на солнце моря, как весело поётся в дороге. Некий чудак придумал измерять расстояния в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа не километрами, а песнями, спетыми в пути. И летели вниз, к морю и вверх к лучистому солнцу с дороги, бегущей среди скал, песни на русском, узбекском, украинском, татарском языках. Как душевно пел о девушке Гале, идущей с коромыслом по воду, отрядный флаговый, киевлянин Игорь Реент. Алишер, конечно же, пел про Ташкент – звезду Востока, столицу дружбы и тепла. Очень красиво пела чеченочка Ася. Она смело и даже властно требовала, чтобы песня её летела по свету, обошла все горы и всем рассказала, как живёт её мирный и добрый город с грозным названием – Грозный.

И, конечно же, пели хором. Про то, что вместе весело шагать по просторам, про потерявшуюся собаку, по кличке Дружок, про дельфинов, которые в ураган уплывают в океан, но один из них попал в беду и теперь выброшен на берег, про пиратов и смелых моряков, про Грея и Ассоль. Пели лагерные песни: про горн, про морскую, вечно молодую душу, про паруса олимпийской регаты, которые предстоит поднимать нынешним пионерам, про звездопад и далёкую звезду Альтаир. Наконец, дорога от моря свернула вправо, и автобус выскочил на окружённое красномаковой, бескрайней степью пространство.

- Скоро уже. Подъезжаем, - произнёс отрядный вожатый Коля.

Раньше он служил на флоте, и было видно, как рад их отрядный вожатый встрече с городом морской русской славы. Ведь автобус, спустившись по трассе к широкой бухте, бежал теперь вдоль берега, у которого стояли настоящие боевые крейсера, эсминцы и сторожевики. Один крейсер стоял на бочках посреди бухты. Он был такой огромный, что, казалось, может перегородить всю бухту. На его верхней палубе грозно торчало множество орудийных стволов.

- «Нахимов», - замирающим от волнения голосом произнёс Коля, - Ну, что, орлы, кто из вас знает, кто такой Нахимов?

- Я знаю!

- И я!

- И я.

- Это адмирал такой!

- В его честь даже орден назвали.

- Он турков разбил.

- Правильно. Молодцы, морячки! Только не турков, а турок. В этом городе он жил. Этот город защищал. Здесь и погиб.

- Расскажи, расскажи, Коля!

- Это было более ста лет назад. Россия построила мощный военный флот на Чёрном море. Отсюда наши корабли ходили в средиземку и даже в кругосветные плаванья. Отсюда мы могли грозить своему вечному врагу – османской Турции. Ведь Турция давно покорила наших братьев-славян в Болгарии и Сербии. И давно уже хотела захватить все черноморские земли: Украину, Крым, Кавказ. Но флота нашего она боялась. Боялись черноморских моряков и англичане, и французы. Ведь в мужестве, отваге русским морякам не было равных. Они предпочитали лучше топить свои корабли, чем сдаваться в плен. Во время одной из войн с Турцией, один наш маленький двухмачтовый бриг «Меркурий» под командованием капитана-лейтенанта Казарского был атакован четырьмя турецкими кораблями: двумя огромными линкорами и двумя корветами. Силы были слишком неравны. Турки, уверенные в своём превосходстве, приказали нашему судёнышку немедленно сдаться, но русские моряки смело бросились в бой. И победили. «Меркурий» сумел пройти под огнём так, что оказался между линкорами. И они, не видя его из-за дыма, палили изо всех своих орудий друг в друга. Бой продолжался несколько часов, и турки с огромными повреждениями вынуждены были отступить. Понятно почему так боялась Европа нашего флота. Ведь

силой русского оружия могли быть освобождены порабощённые славянские страны, а там, чего доброго, могло достаться на орехи и англичанам с французами.
И тогда европейские страны решили сообща напасть на Россию, уничтожить наш Черноморский флот и отнять у нас все черноморские порты, прежде всего, конечно, Севастополь.

В турецкой бухте Синоп стояла мощная флотилия, составленная из новейших паровых кораблей – гордость Турции. А наш Нахимов не стал ждать, когда турецкий флот нанесёт удар по России, он сам ударил по врагу. Весь турецкий флот, до единого корабля был уничтожен прямо в бухте. С нашей же стороны не погиб ни один корабль.

- Ух ты! – у Алика даже дыхание захватило, - Вот это да!

По горящим глазёнкам товарищей Алика было видно, что и на них рассказ Коли произвёл сильное впечатление. А Коля всё рассказывал про Крымскую войну, про оборону Севастополя, про нелепую гибель не боящегося смерти отважного русского флотоводца. А потом ребята своими глазами увидели Малахов курган, старинные русские орудия, остатки бастионов, памятники отважным защитникам города. А потом были ещё музей флота, аквариум, Сапун-гора, панорама. Чудесный, чудесный город. А кругом корабли, корабли, корабли и матросские бескозырки. Но всё хорошее заканчивается быстро. Пора было уезжать.

Отряд Алика шёл по Приморскому бульвару. И тут навстречу вышла группа иностранных туристов. Завидев пионеров, они стали фотографировать отрядный строй и снимать на кинокамеры.

- Командуй, председатель совета отряда! – весело крикнул вожатый.

И Алик во всю мощь своего голоса стал выбрасывать над привыкшим к флотским порядком городом и над туристами, разинувшими от неожиданности свои иностранные рты, пионерские команды:

- Отряд! Песню запе-е-вай!!! Землю обмотали!

- Землю обмотали!! – повторило двадцатиголосое эхо, слившееся в единый казанско-иркутско-киевско-читинско-грозненско-ташкетско-барнаульско-ижевско-чебоксарский хор пионеров Советского Союза.

- Тоненькие нити!- пел звонкоголосый запевала.

- Тоненькие нити!! – повторяла вместе со своими посланниками вся страна.

- Нити параллелей!

- Нити параллелей!! – пели вместе с детьми цветущие каштаны и магнолии.

- И зелёных рек!

- И зелёных рек!! – басом отзывались стоящие на внутреннем рейде могучие и надёжные боевые корабли.

- Совершите чудо!

- Совершите чудо!! – дружно доносился из глубины веков твёрдый, презирающий вражьи пули и ядра голос Нахимова, Корнилова и Казарского.

- Руку протяните!

- Руку протяните!! – подхватили тени затопленных некогда в Северной бухте русских парусников.

- Надо, чтобы в дружбу верил каждый человек! – уверенно и мощно пел вечно русский город Севастополь.

А иностранные туристы – потомки французов, англичан, турок, немцев, румын, итальянцев, сломавших на этих скалах, в этих бухтах, на обильно политой русской кровью земле свои хребты – эти потомки сейчас стояли поражённые величием духа детей и внуков защитников не сломленного никем города. Стояли и понимали, что и в третий, и в четвёртый, и в десятый раз не удастся им покорить эту землю, этот народ, этот город, где некогда крещением князя Владимира зарождалась русская государственность, где каждый камень, каждая песчинка на берегу помнит мужество и героизм русского духа. Нельзя покорить народ, у которого такие корабли, такие люди и такие дети.

И снова бежит по горной дороге симпатичный автобус. Снова поют в его салоне беззаботные пионеры. И только Алику сейчас почему-то не поётся. Перед его глазами снова и снов встают стволы мощных орудий, пусковые шахты ракет, снующие по Северной бухте катера и морские трамвайчики, бесшумно прочертившая след по рейду подводная лодка, морячки с золотыми якорьками на ленточках бескозырок, офицеры с красивыми кортиками по бокам, памятники, тени и голоса давно ушедших в историю флотоводцев. Алик закрыл глаза и представил, что едет он сейчас не в автобусе Всесоюзного пионерского лагеря «Артек», а стоит на мостике флагманского линкора русского военного флота.

Неслышно движутся русские корабли. Не скрипят реи, не трепещут паруса, не шумят винты, ведь винтов никаких нет вовсе. Флот ещё парусный. Впереди турецкий берег. Впереди хитрый и беспощадный враг. Но спокойны русские моряки. Спокоен адмирал Павел Степанович Нахимов. Спокоен и Алик – вахтенный офицер российского флагманского линкора. Густой туман, спустившийся на море, скрывает до поры наши корабли, а турки, ничего не подозревая, готовят в Синопской бухте свои паровые суда к победоносному походу в дикую, варварскую Россию. Эх, ударить бы по врагу прямо сейчас. Но русский адмирал не спешит. Он ждёт, когда все наши корабли изготовятся к атаке. «Ну как, орлы, - словно спрашивают его мудрые глаза, - не подведём матушку Россию?». «Не подведём», - отвечают ему крепкие руки комендоров, быстрые ноги сигнальщиков, меткие взоры наводчиков, чуткие уши рулевых. «Не подведём», - отвечает вахтенный офицер Алик, готовый в самый разгар битвы укрыть своим худеньким тельцем от шальной турецкой пули русского адмирала.

И вот сигнал к атаке. Началось!

- Алик! – кричит ему Нахимов, - Алик!

Или это не Нахимов, а вожатый Коля. Алик открыл глаза. Он снова в автобусе. Кругом его товарищи. На секундочку столкнулся с насмешливым взглядом Алиски. Красивая, зараза.

- Алик, - просит Коля, - спой мою любимую, про море.

Ничего не поделаешь. Алик потягивается, трясёт головой и звонким голосочком затягивает песню про цепи якорей и про корабли, которые верят в мечту мальчишек стать настоящими моряками. Может быть, это именно те самые корабли, которые встречали сегодня ребят в Севастопольских бухтах?

8

Лагерь заболел шпиономанией. Это случилось после просмотра кинофильма в лагерном кинотеатре. Фильм назывался «Пятьдесят на пятьдесят», и там советский разведчик лихо расправлялся с многочисленными врагами и агентами иностранных спецслужб. Даже первый отряд, не говоря уже про разных там малышей, не смог устоять от вируса шпиономании. Все играли в шпионов. Правила были самые невероятные. Шпионом мог стать кто угодно. Даже тот, кто ещё полчаса назад за шпионами охотился. Главным условием игры было незаметно для всех спрятаться где-нибудь и вести наблюдения: сколько прошло человек, куда они прошли, что несли, во что была одета вожатая первого отряда Наталья Акимовна (а вожатую первого отряда за красоту и, как говорил Коля, за шарм все почтительно называли по имени отчеству, в отличие даже от старшей пионерской вожатой, которая была просто Люба), с кем секретничает за летними корпусами-бочками комсомолка Нелли – главная активистка всего лагеря, председатель совета дружины. Можно было, конечно, и напугать кого-нибудь, выскочив внезапно из своей засады, но тогда твой наблюдательный пункт считался проваленным, а ты на время переставал быть шпионом и становился ловцом шпионов. Особым шиком считалась слежка за вожатыми. Можно было на время стащить у них какую-нибудь вещицу, например, фотографию или любимую книжку. Потом, конечно, вернуть, но потребовать за это выкуп, написав зловещую шпионскую записку: «Если хАтите вИрнуть назаТ свою фАтАграфию, приходите в девять часов к столовой и принИсите пять конфет».

Алик был классным шпионом. У него был особый наблюдательный пункт у летнего умывальника. Здесь рос широкий, раскидистый дуб. Отобедав быстрее всех в своём отряде, Алик тайно пробирался вдоль скал, служивших своеобразной границей лагеря, к дубу и, снова и снова убедившись, что никто за ним не следит, быстро забирался по веткам почти к самой вершине. Здесь, у умывальника умывались по утрам, а на ночь мыли ноги пионеры третьего и четвёртого отрядов, жившие в круглых летних домиках-бочках. Откровенно говоря, Алик завидовал этим ребятам, ведь жить в таких домиках – это почти то же самое, что в палатках. Конечно, пионерские корпуса-дачи были уютные, удобные, но здесь… Романтика!

Алик сидел на своём дубе иногда полчаса, иногда весь тихий час – абсолют. За это время он успевал зафиксировать в своём шпионском блокноте огромное количество ценной разведывательной информации. Вот подошли две девчонки. У одной коса с красивым синим бантом. Говорят, естественно, про мальчишек из своего отряда, какие, мол, они задавалы и грубияны, вот в первом, например, отряде есть мальчик… Ну и прочая девчачья галиматья. А той, что с косой очень нравится вожатый Серёжа. Вот дура! У Серёжи, кстати, есть невеста – вожатая Настенька. Она знает два иностранных языка и однажды была на Байкале, то есть почти землячка Алика. А у этой что? Так, одна коса и то не до колен.

Вот пацан из четвёртого отряда пришёл сполоснуть руки. Ужасно рыжий и конопатый. Он специально очень много загорает на солнце, чтобы стать красным, как индеец Чингачгук Большой Змей, тогда его веснушки, как ему думается, не будут видны. Вот и сейчас он долго разглядывает своё огненное лицо в зеркале, проверяет качество загара. Ну, хуже девчонок. Запустить в него чем-нибудь что ли? Жалко НП будет провален. Ладно, пусть живёт.

Вот по аллее с обеда прошёл дежурный отряд. Поравнявшись с лагерным физруком, пионеры крикнули: «Всем, всем добрый день!» Вообще-то так кричат, когда встречают другой отряд или группу вожатых. При встрече с одним человеком полагается кричать просто: «Добрый день!» Но физрук – человек особый. От него зависит – будет ли отряд играть в футбол, и сколько минут ребятам разрешат плескаться в море. Уважаемый человек. Поэтому при встрече отряды приветствуют его, как целый коллектив.

А это кто идёт в сторону моря? Игорёк? А с ним кто? Неужели Алиска? Точно, Алиска. Чего это они? Тихий час, между прочим. Пионерам спать полагается, а не разгуливать по пляжу. Тоже мне, кавалер. Фу, всё настроение испортили.

Ладно, кто тут у нас ещё? Вот вожатый идёт. Идёт себе вожатый. И зовут его. Его зовут… А правда, чего это они вдвоём на пляж поплыли? Как два катерочка. Смотреть противно. Ну, Игорёк! Ещё друг называется.

Настроение у Алика в конец испортилось. Он стал слезать с дуба и забыл про осторожность.

- Вижу, вижу! – услышал он злорадный крик снизу.

Это рыжик снова пришёл, очевидно, чтобы полюбоваться на свой загар. Всё, явка провалена. Эх, рыжик, жалко, что я в тебя ничем не запустил.

После ужина Алик поменял наблюдательный пункт. Зайдя в свой корпус, он неспешно прошёлся вдоль коридора, с интересом разглядывая стенную печать. В коридоре никого не было, только толстый мальчик-узбек проковылял в туалет. Алик подошёл к палате девочек его отряда, постучал и, не дождавшись ответа, распахнул дверь. В палате никого не было. Снизу по лестнице раздались голоса. Медлить было нельзя, и Алик юркнул в палату, быстро закрыв за собой дверь. Алискина кровать была ближней к двери, но она хорошо просматривалась и с коридора, и с веранды. Алик нырнул под кровать Гули из Казани. Мгновенно вытащил наружу заправленные под матрац простыни и в таком шалаше оставался абсолютно незаметным. Вскоре пришли девочки. Алик услышал над собой скрип пружин, это Гуля уселась на свою кровать. Хорошо ещё, что она была худенькой и маленькой. Сетка под её весом едва-едва прогнулась, не достав до Алика. Вот если бы он забрался под кровать к херсонскому мальчику Гене из двенадцатого отряда, то после того как Гена на эту кровать присел, игра в шпионов для Алика навсегда бы закончилась. И самое печальное, что Гена такой добрый, что, раздавив Алика, каждый бы день плакал от горя, перестал бы кушать и умер от тоски и печали.

Алик вздохнул и испугался своего вздоха. На минуту, представляя Гену, он забыл, что лежит под кроватью у девочек. Вот ведь, чуть не выдал сам себя. Пронесло. Девочки были увлечены разговором и не заметили горького вздоха Алика. А между тем, разговор их был весьма любопытным.

- Эти шпионские игры уже всем надоели. Глупости какие-то, - говорила Гуля.

- Мальчишки часами сидят на деревьях, в кустах, ямах. В туалет боишься сходить. Вдруг и там шпион какой-нибудь подглядывает, - сокрушалась Алиска.

- Надо собрать совет отряда и потребовать прекратить эту глупую игру, - предлагала Маша – обладательница роскошной косы.

- Вот-вот. Повлияй, Алиса, на своего Алика. В конце концов, он у нас председатель совета отряда.
- Чего это он стал моим? Вовсе он не мой.
- Да ладно тебе, Алисочка, рассказывай это вон Маше, а меня не проведёшь. Что я слепая или глухая что ли? Каждый день от тебя только и слышно: «Ах, мой Алик, ах, мой Алик». Нет, девочки, всё это неспроста. Уж поверьте мне.

- Глупая ты, Гулька. Да, Алик мне нравится. Немного. Но только ты врёшь, что я каждый день по нему вздыхаю. Не дождётся.

- Эх, а я по своему Алишерчику вздыхаю. Он такой лапуличка. Ой, девочки, если бы у нас в Казани такой парень был, я бы для него всё на свете сделала.

- Всё-всё?

- Ну, в разумных пределах конечно. А ты, Лиса, смогла бы пожертвовать для любимого человека всем на свете?

- Не знаю. Ой, Гуля, ты сейчас такой вопрос задала, мне даже страшно стало. Я вот представила: война, пришли немцы…

- Лучше американцы.

- Пусть будут американцы. Пришли к нам в лагерь и стали пытать, казнить наших мальчиков.

- За что наших-то?
- Ну, не знаю.

- Уж не за то, конечно, что, играя в шпионов, кто-то из них выведал у американцев их важный план, военную тайну. За что-нибудь другое.

- За то, например, что они наши, советские.

- А если и вправду кто-нибудь выведал бы у них тайну?

- И этот кто-то был бы Алик?

- Пусть будет Алик, или Алишер, или кто-то ещё. Главное, что мы бы с вами, девочки, знали, кто это сделал. И тогда эти американцы начали бы пытать нас, чтобы выведать про нужного им мальчика. И вот я думаю, смогла бы я ради этого человека выдержать пытки, казни?

- Я бы смогла, - не задумываясь, сказала Гуля.

- И я бы смогла, - еле слышно произнесла Маша.

- Ах, девочки, лучше не надо войны. Пусть живут наши мальчики, пусть играют в своих дурацких шпионов. Только бы бомбы не рвались и пули не свистели. Только бы мой красивый город Грозный всегда был полон добрых людей и хороших гостей. Не надо войны, девочки, - дрожащим от слёз голосом сказала чеченочка Ася.

- Девочки, давайте сменим тему. Давайте лучше о спектакле. Алиса, как там ваш Грин? Репетируете?

- Ой, девчата. Умора просто. Ну какой из Игорька Гарвей? Я его сегодня специально к морю водила. Показывала набегающие волны и читала фрагменты про Фрези Грант. А он мне говорит: «Дура какая-то эта Фрези. Сидела бы на своём корабле, вышла бы замуж за морского офицера. Женщина за офицером, как за каменной стеной. У нас на границе так. А эта носится теперь по морю, как угорелая, помогает потерпевшим кораблекрушение. А если шторм девять баллов? А спать где? На волну легла и спит? А зимой?». Вот и репетируй с таким.

- Дурачок этот Игорь. Ну, никакой фантазии. Зря твой Алик отказался играть. Он бы сыграл здорово.

Конечно, он бы сыграл. Ещё как! Алик под кроватью потёр от удовольствия руки. Хорошие они, эти девчонки. И Игорёк хороший, хоть и не верит в бегущую по волнам. И Гулька хорошая, и Маша, и Ася. И Алиска! Алиска – вообще лучше всех. Как это она здорово придумала сводить Игоря к морю и там, под шелест волн, рассказать ему о Томасе Гарвее. Надо будет попросить её, чтобы она и для Алика устроила такую морскую прогулку. Для развития кругозора. А вы чего подумали?

Однако, подходило время лагерной дискотеки. Девочкам пора было одеваться и наряжаться. Алику не хотелось при этом присутствовать, а то и правда получится, что он подглядывает. Алик достал панамку, свёрнутую трубочкой под пристёгивающимся погончиком форменной пионерской рубашки, нахлобучил её себе на лицо и со страшным рычанием стал медленно выбираться из-под кровати, при этом раскачивая саму кровать и хватая девчонок за ноги. С диким визгом, без оглядки девочки бросились вон из палаты, стрелой слетели с лестницы и выскочили из корпуса, едва не сбив с ног вожатого Колю. Коля выслушал сбивчивые объяснения девочек, поднялся с ними в палату и там, естественно, ничего не нашёл. Тогда он срочно собрал в эту палату весь отряд и, хитро поглядывая то на Алика, то на Алишера, то на Игорька, строгим голосом, не терпящим никаких возражений, произнёс:

- Вот что, ребята! Я тщательно осмотрел всю палату и никакого домового здесь не обнаружил. И шпионов тоже. Нет их здесь, и впредь не будет. И вообще, отряду, который борется за право называться правофланговым, просто стыдно играть в глупую шпионскую игру. Так я говорю, председатель совета отряда?

- Так точно! А мы уже и не играем. Правда, ребята? Пусть в эту игру малыши играют, если им делать нечего. У нас заботы поважней есть. Вот, например, спектакль на носу. Грин! Это вам не шуточки.

- Ну, и славно. А вы, девочки, будьте спокойны, ни одного домового или там шпиона больше у вас под кроватями не будет. Слово моряка!

9

Нет, наверное, человека, который в школьном детстве не любил бы дискотек. А лагерные дискотеки, пожалуй, были самыми любимыми. Ведь здесь все свои. Стесняться некого. И что может быть лучше хорошей музыки в исполнении настоящего ВИА с хорошим названием «Эхо», да ещё и на свежем воздухе, наполненном неповторимым ароматом благоухающей крымской природы? Ансамбль играл популярные советские, песни на музыку и слова руководителя коллектива, а также популярные песни и мелодии зарубежной эстрады. Даже мелодию из запрещённого фильма «Эммануэль». Честное слово!

Особенно красиво музыканты исполняли медленные мелодии, и пионеры с удовольствием танцевали под эту музыку. Кавалеры приглашали дам, а если очень уж стеснялись, то и дамы запросто приглашали на танец своих нерешительных кавалеров. Первые две дискотеки медленные танцы не набирали и десятка танцующих со всего лагеря, причём, были это в основном вожатые или девочки, танцевавшие со своими же подружками. И вот на третьей дискотеке Алик решился. Он подошёл к группе весёлых девчонок из его отряда, которые при приближении мальчика прекратили разговоры и замерли в ожидании. Алик посмотрел на Алиску и пригласил на танец Асю.

Смелый поступок Алика мгновенно был оценён. Мальчишки из его отряда прыснули со смеху, но очень скоро смех их прекратился. Пример смелого мальчишки из седьмого отряда понравился старшим ребятам, и к концу этого танца уже около десятка пар топтались по танцевальной площадке.

С тех пор на дискотеках мало кто стеснялся пригласить на танец девочку. Алик же словно хотел перетанцевать со всеми девочками отряда, но чаще всего приглашал на танец Асю или Гулю. А вот с Алиской он почему-то танцевал слишком редко. Положив вытянутые руки на Алискину талию, он топтался на месте, стараясь не глядеть на партнёршу, и если с другими девочками он мог болтать, шутить и дурачиться, то с Алисой он танцевал молча и бывал даже рад, что музыка, игравшая целую вечность, иногда заканчивалась.

Но сегодня, после шпионской эпопеи под кроватью, едва дождавшись объявления первого медленного танца, Алик чуть ли не бегом, боясь, что его могут опередить, бросился к Алисе.

- Разрешите пригласить вас на медленный танец!

- Пожалуйста, - Алиска была удивлена таким поведением Алика.

Ансамбль заиграл популярную песню про финишную ленточку, которая через годы и расстояния всё равно должна принять героя, потому что им нельзя друг без друга жить. Алик очень хотел, чтобы Алиска позвала его на прогулку к морю, где они будут говорить о Грине, о море, о бегущей по волнам. Ведь Алик очень любит Фрези Грант и вовсе не считает её дурой, честное слово! Часто, глядя на бесконечную череду набегавших на берег волн, Алик думал о Фрези. Правда-правда. Ведь она знает морские пути лучше любого лоцмана, ей не страшны подводные рифы, акулы и штормы, её поступь легка и уверенна, никогда не оставит она одинокого рыбака или терпящего крушение моряка без помощи. Фрези. Её имя звучит, как рокот прибоя, как плеск разбивающейся о пирс волны, как журчание родника в знойной степи, как шум двигателя лагерного теплохода. Алик вглядывался в далёкий горизонт, стараясь хоть на миг заметить лоскуток мелькнувшего в синеве лёгкого платья, белым парусом скользящий над бездонностью моря.

И вот теперь, кружась в танце, Алик искал удобный повод, чтобы предложить девочке вечернюю прогулку к морю. Но музыка звучала, пары кружились, ночь благоухала, а удобный момент почему-то никак не хотел наставать. И Алик первый раз в жизни пожалел, что песня так быстро кончилась. Но, может, ещё не поздно? Пока Алиска не ушла к своим подружкам? Вот сейчас. Теперь…

- Алиса, я хотел у тебя спросить…

Алик нерешительно взглянул на девочку. Не смеётся ли она? Но Алиса была серьёзна и смотрела на него очень внимательно.

- Я хотел спросить. У тебя есть?..

- Алик, Алик! Иди скорей сюда. Дело на сто рублей.

Из кустов ему рукой махал Вовка Гурбин – долговязый белокурый мальчишка, приехавший в Лагерь из Иркутска, занимавшийся в спортшколе прыжками с шестом в высоту вместе с гремевшим тогда на весь Советский Союз шестовиком Костей Волковым. Вовка – единственный в отряде мальчишка, умевший закидывать свои ноги себе за голову. С этим Вовкой иногда случались неприятные истории. Он часто терял свою панамку. Именно у него пропали белые гольфы прямо перед конкурсом песни и строя, и он едва не подвёл весь отряд. Вот и на этот раз, судя по виду, у Вовки произошла очередная неприятность.

- Алик, прошу тебя, иди скорей сюда.

- Извини, Алиса, видимо, действительно что-то серьёзное. Мы с тобой потом договорим. Ладно?

- Конечно, Алик. Вечер большой. Иди.

С Вовкой и в самом деле произошла история не из приятных. Он был влюблён в Валю Кузнецову из шестого отряда. Валя очень красиво пела, играла на пианино «Лунную сонату», знала наизусть поэму Блока «Двенадцать» и считалась одной из первых красавиц лагеря. А Вовка даже едва не подрался из-за неё с Магомедом – дагестанцем из первого отряда. И это при том, что Магомед был первым силачом всего лагеря и его побаивались все, даже некоторые девушки-вожатые.

В этот вечер Вовка решил подкараулить Валю на аллее, возле корпуса пятого отряда, и когда в темноте показался знакомый силуэт, он бросился к девушке навстречу, чтобы раз и навсегда объясниться. Но южная ночь часто бывает коварной и часто разыгрывает в своём неподражаемом театре теней комические сцены ошибок и разочарований. Вовка ошибся. Вместо красавицы Вали он схватил за руку спортсменку Иру Зайцеву из пятого отряда. Пятый отряд считался спортивным. Здесь были собраны мальчики и девочки, добившиеся определённых успехов в спорте. Ира Зайцева занималась толканием ядра и была победительницей юношеских соревнований «Старты надежд». Как Вовка смог её спутать с Валей Кузнецовой – уму непостижимо. Ире явно не понравилась бесцеремонность мальчишки, схватившего её за руку. Уже в следующее мгновение, даже не успев осознать свою ошибку, Гурбин оказался в воздухе. Без всякого шеста. Пролетев несколько метров, он упал в бурьян, зацепившись шортами за цепкие, торчащие из земли ветки экзотического кустарника. Раздался треск, и на задней части Вовкиных шорт появилась огромная, уродливая дыра.

- Ты чего? – взвыл Вовка.

- А ты чего?

- Я нечаянно.

- Ну и я, хе-хе-хе, нечаянно.

И Ира Зайцева как ни в чём не бывало пошла себе по своим делам. Вовка потёр ушибленные места, внимательно ощупал порванные шорты. О дискотеке и о свидании с Валей теперь и думать было нельзя. И тогда Вовка решил обратиться за помощью к друзьям. Алик внимательно осмотрел дыру:

- Надо зашивать. Иголка с ниткой есть?

- Откуда?

- Погоди немного. Я у девчат поспрашиваю.

- Ты что? Начнутся расспросы. Зачем? Почему? Ах, Вовочка штаны разорвал. Как интересно! А трусы он не разорвал? А что-то ещё не разорвал? Ты же знаешь девчонок.

- Это точно. Хотя и среди них есть исключения.

- Вот уж ерунда. Ладно, не об этом. Ты лучше подскажи, что мне теперь делать?

- Нужна булавка. Или значок какой-нибудь.

- Точно. Ура! Есть значок.

И Вовка скрылся в ночной мгле парка. Минут через пять он уже отплясывал на дискотеке быстрый танец. Его форменные шорты на месте аварии были скреплены… пионерским значком. Поначалу никто не обращал на это внимания. Но скоро по рядам танцующих побежал шепоток, а ещё через пять минут на танцевальной площадке появился невероятно строгий, самый строгий в лагере, воспитатель первого отряда. Этот воспитатель не знал пощады к тем, кто плохо слушал политинформацию, кто не читал свежих газет, вывешиваемых ежедневно в пионерской комнате, кто небрежно отдавал салют на лагерной линейке. Говорили, что раньше он служил в армии по какой-то политической части, но затем его оттуда почему-то уволили. И вот теперь он медленно и торжественно приближался к Вовке Гурбину. Бежать было бесполезно. И Вовка стал готовиться к самому худшему.

- Кто? – голос строгого воспитателя был твёрд и беспощаден.

- Гурбин. Вовка. То ест
ь Владимир.

- Я спрашиваю, кто тебя надоумил это сделать?

- Что?
- Не прикидывайся дурачком. Я последний раз спрашиваю, кто надоумил тебя, пока ещё пионера, нацепить символ коммунистической организации юных ленинцев на твою… омерзительную… часть тела?

- Никто. Я сам.

- Сам говоришь. Допустим. Значит, Родина о тебе заботится. Подарила тебе образование. Воспитала тебя, балбеса.

- Зачем вы его обзываете? – вступился было Алик.

- Молчать! Это, кажется, председатель совета отряда? Тебе, мальчишечка, не адвокатством надо заниматься, а собрать срочно совет отряда, нет, весь отряд на сбор, и гнать в шею из пионеров такого разгильдяя. Им Родина в «Артек» путёвки даёт, а они на неё гадят.

- Да разве же мы гадили?

- Молчать! Тебя, длинный, я бы задушил своими руками.

- Не имеете права, - голос Алика дрожал. Видно было, что ему страшно, но он твёрдо стоял на своём, – Не имеете права. Я соберу совет отряда, и там мы своим активом решим, что делать с пионером Гурбиным.

- Я надеюсь, с бывшим пионером?

- А это уж как решит отряд.

- Ну, что же, посмотрим. А сейчас марш с дискотеки. Оба. Или я немедленно прекращу все эти танцульки. Раз и навсегда.

Алик не стал спорить. Настроение уже было напрочь испорчено. Алик схватил несчастного Вовку за руку и потащил за собой по красивой лагерной аллее к отрядному корпусу.

- Подождите, мальчики!

Ребята оглянулись. Их догнала Алиска.

- Ну, что же вы так?

- Понимаешь… Так получилось. Иголки с ниткой не было.

- Я не об этом. Почему вы не обратились ко мне? Я бы зашила всё очень быстро и аккуратно. Давай, Володя, свои шорты и сними с них, пожалуйста, пионерский значок.

Нет, ребятушки, всё-таки она молодец эта Алиска. Просто настоящий друг.

10

Спектакль по Грину готовил весь лагерь. И он получился на славу. Первый отряд инсценировал повесть «Алые паруса». Второй отряд сцену в трактире из «Дороги никуда». Валя Кузнецова из шестого отряда читала наизусть отрывки из «Блистающего мира» и, словно бы сама летела над сценой и заворожёнными пионерами. А седьмой отряд приготовил сцены из «Бегущей по волнам». Алишер играл морского офицера – жениха Фрези Грант. Алиса, естественно, саму Фрези, Игорёк – Томаса Гарвея. Неожиданно для всех великолепно сыграла роль Дези тихая и незаметная девочка Маша из Новосибирска. Даже Вовка Гурбин блестяще сыграл роль капитана контрабандистов Вильяма Геза. Алик смотрел на Алиску, на Игорька и кусал губы от досады. Ну почему, почему он отказался играть Гарвея? Уж он бы сыграл, он бы так сыграл! Он бы не дал Фрези в обиду никаким акулам, пиратам и контрабандистам. Он бы жизнь отдал за эту… Алиску.

Спектакль закончился. Зрители хлопали так, что Алику стало казаться, что для кого-то эти овации могут закончиться переломом ладошки или разрывом сухожилий. Алик сам едва не сломал руку, хлопая изо всех сил исполнительнице роли Фрези Грант.

А вечером был КВН с шестым отрядом. Команда Алика носила странное и страшное название «Бармалей». Ребята были загримированы под злодеев, а Алика девчонки разукрасили так, что малыши из тринадцатого отряда просто визжали от ужаса. Алик, естественно, был капитаном. Тексты придумывали коллективно, но больше всех старалась Алиска, это она сочинила тексты-переделки на мотив популярных советских песен. Ничего так получилось, прикольно.

Алишер изображал пещеру Сим-Сим, в котором разбойники Бармалея хранили свои сокровища – смех и юмор. Он в нужное время раздвигал два стула, один из которых держал в руках. Получалось, будто пещера сама открывалась. Вовка Гурбин лихо скакал на стуле вокруг сцены, далеко позади себя оставив соперника из шестого отряда.

Домашним заданием была инсценировка сказки. Седьмой отряд инсценировал «Бременских музыкантов», где Гуля была принцессой, а вожатый Коля – Трубадуром. Всеобщий восторг вызвала сцена, когда Коля с принцессой на руках спрыгивал со сцены и скрывался от преследователей за пределами летнего театра.

Капитанский конкурс представлял собой дуэль вралей. Алик хорошо подготовился. Ну, фантазёр, что скажешь?

- Родился я, начал Алик с видом бывалого морского волка, - в тот год, когда родился и великий Пушкин, а Лермонтов погиб на дуэли от руки Наполеона. Когда Чехов закончил писать свой знаменитый роман «Война и мир» и когда в моде был зелёные глаза по понедельникам, синие по вторникам и красные по пятницам. Это была среда, наступившая, как и положено, сразу после четверга. Было ясное, жаркое утро, двадцать один час по полуночи…

Алик был в ударе. Переврать его в этот день было невозможно, а общая победа в КВНе седьмого отряда была более чем убедительной. Судьи объявили результат, и команда бросилась качать своего капитана. Затем стали качать Алишера, затем вожатого Колю, затем снова капитана, при этом уронив его на пол, затем всех подряд, даже соперников, попавшихся под горячие руки победивших бармалейчиков. Судьи вручили Алику огромный торт, который был торжественно уничтожен отрядом во время второго ужина.

Здесь же, в столовой, с Вовкой Гурбиным едва не случилась ещё одна жуткая история. Происшествие с пионерским значком почему-то не имело серьёзных последствий. На совете отряда Вовке сделали внушение, пожурив заодно и Алика, недоглядевшего за своим товарищем. И вот сейчас над невезучим Вовкой едва вновь не сгустилась гроза. Дежурил по столовой, как на грех, тот самый воспитатель, который так и не смог простить Вовке и Алику дискотечной выходки.

Уплетая кусок победного торта, находясь в отличном расположении духа, Вовка вдруг заговорил о политике. Вообще-то рассуждать о политической ситуации в мире, о хищных планах заправил монополий, о жестокой эксплуатации населения стран Азии, Африки и Латинской Америки в «Артеке» было делом обыденным. Ведь это был не просто оздоровительный лагерь, но и великолепная школа пионерского актива. Здесь особое внимание уделялось политинформациям, политическим диспутам и судам над фашизмом и империализмом. Вернувшись домой, в свои школы, ребята, прошедшие учёбу в «Артеке» должны были научить своих одноклассников всему тому, чему научились сами. Но глупый Вовка заговорил совсем не о том, о чём вещали им на политинформациях.

- Ребята! А спорим, что Брежнев тоже ругается матом!

Вопрос поставил ребят в тупик. Спорить не хотелось, тем более о первом человеке государства. Лишь Алишер, который едва не подавился куском торта, отдышавшись спросил:

- Ты чего? На стуле своём лишний круг по сцене проскакал?

Рассудительный флаговый отряда Игорь Реент решил замять ситуацию:

- Слушай, Володя, жуй компот. Зачем людям аппетит портить?

- Нет, правда, мужики! Вот спорим, что ругается.

Алик хотел было ответить, но вдруг спина его похолодела, а волосы на голове поднялись дыбом – позади их столика, внимательно прислушиваясь, стоял воспитатель первого отряда. Надо было как-то спасать положение. Алик толкнул под столом ногой ногу Вовки и с равнодушным видом, словно продолжая свой капитанский конкурс врунов. Произнёс:

- Федька что ли Брёнин? Да, конечно, ругается. Он только строит из себя пай-мальчика. Отличник, активист, а на самом деле такой же, как все. Как мы с вами.

Воспитатель первого отряда удалился. На Вовку, который успел-таки заметить своего взрослого «товарища», было жалко смотреть. Дрожащим голосом он только и смог выдавить из себя:

- Спасибо, Алик! Твой золотой язык вновь меня спас.

Похоже, что врать в этот потрясающий день вошло у председателя совета седьмого отряда в привычку. Вечером Алишер, Вовка, Алик и Игорёк зашли в гости к девочкам, чтобы обсудить КВН.

- Как же здорово сыграл Алик! – восхищалась Ася, - на обе лопатки уложил капитана шестого отряда. Ой, Алик, все девчонки лагеря теперь в тебя влюблены. Зазнаешься!

- А чего мне задаваться? Первый раз что ли?

- Интересно-интересно, - подхватила Гуля, - ну ка, Дон Жуан, поведай друзьям о своих приключениях.

Алик понял, что соврал лишнего, но отступать, как ему казалось, было уже поздно.

- Ну, например, - начал он давешним равнодушным тоном, - Помните я рассказывал вам про лагерь на берегу Витима в глухой сибирской тайге? Я, кстати, тоже был там председателем совета отряда, и все девчонки лагеря были в меня влюблены.

- Так уж и все?

- Все.

- А ты?

- А что я? Я себе цену знаю. Хожу себе по лагерю, посвистываю. Девчонки на дискотеке в очередь становились, чтобы пригласить меня на танец, а я так небрежно им отвечаю, что, мол, пардон, девочки, может быть, и живёт на земле дама моего сердца, но, увы, это не вы.

- Ну, и дурак, - отозвалась вдруг тихая девочка Маша.

- Конечно, дурак. И к тому же ещё и врун. Бессовестный врун, - подхватила очень серьёзная Алиска.

- Я врун? Да если хотите знать, после моего отъезда из лагеря, а меня забрали на неделю раньше, одна девочка, не из моего отряда, сбежала домой, по крутому берегу, по скалам. Только записку вожатым оставила: «Передайте Алику, что я не могу без него жить». Вот так! А я даже не знаю, как эту девочку зовут.

- Тем более дурак. И вообще, мальчишки, что вы здесь делаете? Вечер наступил. Детворе пора спать.

- Это ты, Алиска, нарочно так говоришь. Тебе просто завидно, - Алик был явно раздосадован таким поворотом событий.

- Мне завидно? Нет, ты и впрямь дурак. Кому это, интересно, мне завидовать?

- Да хотя бы той девочке, что из-за меня из лагеря сбежала.

- Это ещё почему?

- Так ведь ты сама в меня влюблена. По уши. Я же вижу. Ребята, разве нет?

- Дурак. Ду-у-рак. Иди спать.

- Ага! Правда глаза колет. Ладно уж, завтра на дискотечке так уж и быть, уважу тебя, потанцую с тобой один танец. Раз уж такая любовь, то…

Алик не договорил. По палате пронёсся звонкий хлопок, эхом разлетаясь по всем самым тайным шхерам. Щека Алика заполыхала. Алиска закрыла глаза ладонями, мгновение стояла неподвижно, а после вылетела стрелой в коридор. Мрачные мальчишки и девчонки, не глядя друг на друга, молча переживали случившееся. Алик вздохнул, потёр покрасневшую щёку.

- Вот тебе на. Как всё глупо.

- Знаешь, Алик, - пряча глаза, сказал Игорёк, - Хоть ты мне и друг, а правильно девчата сказали – настоящий дурак.

- Она отчаянная. Она теперь из лагеря уйти сможет. Кубань-то, вот она, рядом. Зачем ты её так обидел? – повелительно отчитывала его Гуля.

- Ребята, простите меня. Сам не пойму, как такое случилось. Я же как лучше хотел, чтобы веселее всем было. Вот и впрямь дурак. Простите. Я сейчас…

Алик бросился вниз по ступенькам. На аллее никого не было. Только толстый Гена из двенадцатого отряда жевал на скамейке булку.

- Генка, слышишь, Алиску не видел?

- Какую, такую Алиску?

- Ну, девочку из нашего отряда. Красивую такую. Очень красивую.

- Может и видел, а может, и нет. И вообще, откуда ты знаешь, может быть, я здесь секретное задание выполняю? От пограничников.

Гена демонстративно откусил большой кусок булки и стал смачно жевать.

Вот ещё увалень. Тут каждая секунда дорога. Стукнуть ему по шее что ли?

- Так видел или нет?

- У пограничников спроси.

- Каких ещё?..

Алик вдруг вспомнил, как они с приятелями разыграли Гену во время трудового десанта. Вот тебе на, оказывается, и толстый Гена может обижаться. Этого Алик ну никак не ожидал. Вот ведь, получается, что ещё одному человеку он испортил жизнь. Комок подступил к его горлу.

- Прости, так получилось, - выдавил он из себя.

- Получилось. Знаешь, как мне было стыдно перед малышами. Они меня за старшего брата приняли, а я…

- Прости, старик. Даю честное слово. Честное пионерское, что никогда не буду над тобой смеяться. И вообще…

Гена перестал жевать. Он посмотрел на Алика очень серьёзным взглядом. И Алик вдруг сказал такое, чего сам от себя не ожидал:

- А знаешь, а ты, ничего. Я почему-то думаю, что ты настоящий. Понимаешь?

- Понимаю. И мне кажется, что ты тоже настоящий.

- Ну, Гена, ну, ты даёшь! Ладно, старик, прости. Мне пора бежать.

- Подожди, куда?

- Алиску искать. Девочку из нашего отряда.

- Это которая Фрези Грант?

- Ну да, она самая.

- К морю побежала. По тропинке.

Алик помчался на пляж. Там на длинном, узком волноломе сидела Алиса, уткнув голову в поджатые коленки. Алик тихо, словно боясь спугнуть, подошёл к девочке.

- Алиса… Алиса, слышишь. Ты прости меня. Я действительно, врун и дурак. Прости меня, пожалуйста. Ты такая хорошая. Прости, а… Ну, хочешь, ударь меня. Со всей силы. Я нисколько не обижусь. Наоборот даже. Поделом мне будет. Алиса, прости.

- Знаешь, Алик, я очень люблю море. Когда мне грустно, когда тяжело на душе, я смотрю на набегающие волны, и постепенно становится легче. Я всегда прихожу к морю, когда мне тяжело. А вот сейчас мне почему-то легко-легко. И очень весело на душе. Только знаешь, не обманывай больше никогда. Хорошо?

- Да чего уж там. Мне самому это не нравится. Эдак мне люди навсегда верить перестанут.

- Ладно, пойдём в лагерь.

И, взявшись за руки, ребята не спеша стали подниматься по крутой прибрежной тропинке к своему корпусу, где уже встречали их улыбающиеся, довольные друзья.

11

Как-то утром Алика ожидал сюрприз. Уже после утренней линейки он обратил внимание, что ребята из отряда ведут себя с ним как-то необычно, загадочно улыбаясь и заговорщицки перемигиваясь. «Массовый психоз», - подумал Алик и решил не обращать на эти чудачества товарищей внимания. Странное поведение пионеров, однако, передалось и вожатому Коле. Во время трудового десанта по уборке территории он вызвал Алика и сказал, что сегодня тот освобожден от уборки и может, если конечно хочет, прогуляться на пляж.

- Письмо напиши родителям. Давно ведь не писал.

- Давно вообще-то. А что случилось?

- Ничего не случилось.

- Ой, Коля, не пугай меня. Что вообще происходит-то?

- А ты не догадываешься?

- А чего мне догадываться? Вроде бы всё нормально. Может, мне орден решили дать за победу в КВНе?

- Может, и орден. Ну, и хитрюга же ты, Алик. Ладно, иди, отдыхай.

Алик пожал плечами, но спорить с Колей не стал. Всё же гулять по пляжу куда веселей, чем веником мести аллеи возле отрядного корпуса. И всё-таки, что же произошло? К чему все эти тайны? Может, и правда ему за что-то должны вручить орден? Например, за то, что в Севастополе он не опозорил чести советского пионера и так спел отрядную песню, что все иностранные туристы ещё два часа стояли на Приморском бульваре, разинув свои англо-немецко-французские рты, не имея сил прийти в себя от увиденного и услышанного? Вряд ли. Тогда за что? Может быть, за то, что они с адмиралом Нахимовым разгромили турецкую эскадру? Постой-постой. Турецкую эскадру он громил в мечтах, а орден должны дать настоящий? Алик вздохнул. Ему, действительно, очень хотелось получить за что-нибудь орден. А ещё больше он хотел стать Героем Советского Союза. Чтобы его именем назвали улицу и школу, в которой он учился.

Алик зажмурился и представил, как он идёт по «Артеку» в отглаженной, парадной пионерской форме, и на груди его ослепительным блеском сверкает золотая звезда героя. Как с завистью провожают его глазами мальчишки, даже дагестанец Магомед из первого отряда уважительно жмёт ему руку. А с каким восторгом глядят на него девочки. «Это мой друг, - сообщает всем Игорёк, - Я с ним первый познакомился, а если кто-нибудь будет его обижать, я тому покажу самые страшные боксёрские удары». Эх, Игорёк, спасибо тебе, конечно, за такие слова, но напрасно ты волнуешься. Кому захочется обижать героя?

А вот и воспитатель первого отряда. Подходит робко, заискивающе заглядывает в глаза. «Здравствуй… гм… те! Как ты… гм… вы поживаете? Ого, какая звезда! Настоящая. Если вы не возражаете, мои архаровцы напишут про вас в стенгазету, а я, если, конечно, вы не против, напишу о вашем подвиге в «Пионерскую», нет, лучше в «Комсомольскую», нет, лучше просто в «Правду». А если что-нибудь не так, вы только скажите мне, я здесь мигом шороху наведу». Эх, товарищ воспитатель первого отряда. Лучше всего было бы, чтобы таких, как вы, никогда не было в пионерских лагерях. Но Алику почему-то кажется, что этот воспитатель всё-таки исправится, полюбит, наконец, детей, станет добрым. Ладно, пусть работает.

А это чьи такие знакомые глаза в общей толпе? Смотрят приветливо. В них настоящая, неподдельная радость. Неужели Алиска? Точно. Алиска – настоящий друг. Не завидует и не восторгается напрасно, просто искренне рада за Алика. Эх, Алиска, Алиска, если бы ты знала, что свой подвиг он совершил именно в твою честь. Хотя нет, конечно, не только в твою, но и в честь нашей великой Родины – Союза Советских Социалистических Республик. Но ведь Родина наша – это и ты, Алиса, и Игорёк, и папа его пограничник, и Алишер, и Ташкент – звезда Востока, и древний город Казань, в котором живёт бойкая Гуля, и Вовка Гурбин – прыгун в высоту с шестом. А ещё Игорь Реент, и киевское «Динамо», и Крещатик. И Коля Дудкин – лучший в мире пионерский вожатый, и Маша из Новосибирска, и даже её роскошная коса. И толстый Гена из двенадцатого отряда, и любимый «Артек», и воспитатель первого отряда… Вот он, кстати, идёт навстречу. Стоп. Воспитатель уже был. Это, однако, уже не мечты.

- В чём дело? Почему не работаем? Весь лагерь занимается уборкой территории, а мы, значит, прогуливаемся?

- Мне вожатый Коля разрешил.

- Это за какие-такие заслуги? Ты что? Герой Советского Союза?

- Не знаю.

- Что значит не знаю?

- Правда не знаю. Коля мне сказал, иди, мол, погуляй пока, а после всё узнаешь.

- Странно. Ладно, я сам разберусь. Иди, работай.

Во время завтрака столики седьмого отряда на открытой веранде лагерной столовой были составлены в один общий стол, что уже само по себе было необычно, а когда все ребята расселись, тётя Даша – шеф-повар лагеря принесла огромный торт. Его поставили посреди стола, и все пионеры, вместе со своим вожатым стали дружно кричать: «Поздравляем! Поздравляем!». Алик кричал громче всех.

- Тебя, тебя поздравляем, - весело подмигнул ему Коля.

- Меня? С чем?

- С днём рождения.

- Но у меня нет сегодня дня рождения.

- Как это нет? Ты забыл, наверное.

- Точно нет. Мой день рождения наступит только через месяц.

Как через месяц? Постой, постой. Сегодня восемнадцатое?

- Восемнадцатое. Мой день рождения действительно восемнадцатого, но в следующем месяце.

- Это точно?

- Точнее не бывает.

За столом воцарилась унылая тишина. Надо же было так ошибиться? Теперь Алику стали понятны все эти утренние намёки, улыбки, подмигивания и освобождение от трудового десанта. Ведь Коля служил на флоте, а у флотских того, у кого день рождения, всегда освобождали от всех корабельных работ и вахт. Спас положение сам вожатый.

- Ну, вот что, ребята, раз уж мы собрались отметить день рождения нашего председателя совета отряда, так давайте его отметим. Ведь смена наша через несколько дней кончается, все вы разъедитесь по своим городам и сёлам и, наверное, не сможете приехать в гости к Алику. Но ведь мы уважаем нашего председателя? Хотим его поздравить? Так давайте представим, что сегодня мы все у него в гостях.

- Ура! – крикнул Алик, - А давайте отметим сейчас все дни рождения наших ребят, кто родился летом и к кому мы не сможем приехать в гости!

- Зачем только летом? – перебил Алишер, - Я родился зимой.

- А я осенью, - вставила Гуля.

- Давайте устроим общий день рождения. Большой, хороший, семейный праздник, - предложила Алиска.

- Ура! Вот здорово! Даёшь праздник! – закричали все ребята.

- И теперь давайте все вместе дружно крикнем друг другу… Что?

- Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!! Ура!!!

12

Всё когда-нибудь кончается. И хорошее, и плохое. Замечательно, что кончается плохое, и как жаль, что заканчивается хорошее. Закончилась и эта летняя смена во Всесоюзном пионерском лагере «Артек». Оставался последний день. Вчера ещё над лагерем, искрясь фейерверками, рассыпаясь звуками, кружил праздник. Все отряды собрались на главной костровой площади лагеря. Здесь звучали песни, выступали артисты. Играл полюбившийся всем вокально-инструментальный ансамбль «Эхо». Лучшие танцоры лагеря последний раз демонстрировали свой хореографический талант. Читала стихи Валя Кузнецова, своего сочинения, между прочим. Хорошие стихи. Магомед из первого отряда спел под гитару песню. Какой у него, оказывается, потрясающий голос! Ребята из спортивного, пятого отряда показывали акробатические этюды и крутили сальто, прыгая на батуте.

Затем все хором стали петь лагерные песни, ну, а потом южное ночное небо раскрасили букеты, каскады, россыпи фейерверков. Лагерь прощался с очередной сменой.

Алик, счастливый, восторженный, боялся пропустить хоть одно, самое маленькое мгновение праздника. Ему хотелось унести с собой, в своём огромном сердце всё: и эту ночь, и эти песни, и этот салют, и это расцвеченное отблесками фейерверков море, и этих ребят – самых лучших и самых верных на свете друзей, и вожатого Колю Дудкина, и весь этот лагерь, лучший лагерь на земле.

Уже после отбоя, когда последний раз прозвучало над сонными кипарисами и аллеями: «Спокойной ночи, родной Артек!», мальчики, лежа в кроватях, вспоминали шумные дни пролетевшей, как одно мгновение, смены.

- А помните, как шиповник собирали? Наш отряд тогда больше всех собрал.

- А конкурс песни и строя? А КВН?

- А какой грандиозный спектакль мы забабахали по Грину, помните?

- Не зря наш отряд стал правофланговым.

- А я что говорил? Нужно только захотеть.

- А помните, как в поход ходили? Красотища такая! Огромная гора, поросшая густым лесом, скалы, а внизу, далеко-далеко, аж дух захватывает, море.

- А Севастополь?

- А дискотеки? Я, когда вырасту, тоже буду играть в каком-нибудь ансамбле на гитаре.

- А я так Вальку Кузнецову и не пригласил на последний танец. Она с вожатым Серёжей танцевала.

- А как ты чуть с Магомедом из-за неё не подрался, помнишь?

- А помните, как мы бились с девчатами полотенцами, и Алишер заехал под глаз Людке-воображале?

- Ещё бы! Так ей и надо. Сколько раз я её пытался пригласить на танец, бесполезно. Губки подожмёт, фыркнет и отворачивается.

- Зато потом почти неделю с фингалом под глазом ходила.

- А костры наши! У нас, на границе такие не зажжёшь, подумают, что сигналишь нарушителям.

- А помните, как страшные истории рассказывали? Жуть. До заикоты просто.

- А как мы в первый день умирали от скуки и хотели домой?

- Дураки были.

- Братцы, а вы бы хотели, чтобы сейчас всё сначала? Всю смену заново?

- Конечно!

- Ещё бы!

- Вот здорово!

- Мужики, а пошли сейчас к морю. Сейчас там так красиво.

- Опасно. Если поймают, Коле влетит.

- Не поймают. Это я вам говорю, лучший шпион лагеря.

- Айда!

И мальчишки, наскоро одевшись, бесшумно, как некогда в «караванных походах», устремились в коридор. Ночь восхищала своим волшебством. Где-то, со стороны Ялты доносилась приглушённая расстоянием музыка. Звёздное небо было лишено даже самого случайного облачка. Цикады соревновались в исполнении самых выдающихся струнных концертов. Море было спокойно и гладко, точно зеркало. Друзья уселись на берегу, зачарованно глядя на лунную дорожку и плывущий вдали огромный теплоход. Игорёк вдруг стал часто-часто глубоко дышать.

- Ты что? Тебе плохо? – испугался Алик.

- Нет, братцы, мне очень хорошо. Просто хочу надышаться этим воздухом, этим морем, этими магнолиями, акациями, кипарисами. Ведь завтра мы все уедем и, может быть, не вернёмся сюда никогда.

- Да. Пожалуй, только Алишер может сюда вернуться. У него ведь папа заместитель министра.

- Зачем министра? – удивился Алишер, - какого министра?

- Как какого? Здравоохранения Узбекистана.

- Разве?

- Ты же сам говорил.

- Наврал я ребята. Никакой он не министр. Грузчиком он работает. На рынке. Простым грузчиком.

- Да, какая, собственно, разница? В нашей стране все равны: и министр, и грузчик, и пограничник, и вожатый.

- Да! Как всё-таки здорово, братцы, что мы все родились в этой стране! Такой огромной, но такой… нашей!

- Братцы! Что же это получается? Ведь завтра мы разъедемся и больше никогда уже не встретимся?

- Зачем не встретимся? Обязательно должны встретиться.

- А где? Здесь, в лагере?

- Ребятушки, а давайте в Москве, а? На Красной площади.

- Ура! Даёшь Москву!

- А когда?

- В этот же день, через десять лет.

- Ура! Даёшь десять лет!

- А девчата наши?

- Обязательно! Обязательно надо им сказать. Побежали сейчас.

- Ты что! Уже ночь, они спят давно.

- Тогда завтра.

- Ура! Даёшь завтра!

Но всё это было уже вчера, а сегодня наступил тот самый, последний день. Всё сегодня было в последний раз: и звуки горна, возвещавшего лагерный подъём, и зарядка на лагерном пляже, и завтрак на открытой веранде любимой столовой, и песня в отрядном строю, и приветствия: «Всем, всем, добрый день!», и обмен адресами и значками, и вожатый Коля, на котором повисли рыдающие девчонки, и отрядный круг, и слова прощания, и слёзы, которых не стыдились даже мальчики, и грустный автобус, в котором через несколько мгновений уедет первая партия ребят, тех, кто живёт в Сибири и на Дальнем Востоке.

Сумка Алика была набита сувенирами и подарками до такой степени, что замок-молния не закрывался, и пришлось стягивать края нитками. Тащить эту сумку было непросто, но куда тяжелее были минуты прощания с лагерем и друзьями. Алик сдерживался, как мог, но, глядя на мокрые от слёз лица Гули, Аси, Маши, Алисы, всхлипывающего Вовки Гурбина, насупившегося Игоря Реента, он всё же не выдержал и, не скрывая больше своих чувств в голос заревел. Игорёк положил ему на плечо руку и успокаивающе потрепал за шею:

- Ну, что ты, что ты, братишка! Помни о встрече. Через десять лет.

Но Алик уже не мог успокоиться. Так и шёл он к автобусу, волоча тяжёлую сумку и сотрясаясь от душивших рыданий. У самой дверцы он остановился, оглянулся на ребят из своего отряда. Вот они. Такие родные, хорошие. Словно весь огромный мир застыл в этих лицах: и солнце Узбекистана, и цветущие каштаны Киева, и зажигательные танцы Грозного, и кремлёвские стены Казани, и сибирская тайга, и кубанская степь. Вот и всё.

До свидания, друзья мои! До встречи. Пора.

Но что это? Стоявшие молча, мокрые от слёз девчонки вдруг сорвались с мест и подбежали к отъезжающим мальчикам, осыпая их на прощание чистыми и добрыми поцелуями.

- Не пустим!

- Поедем с вами, провожать в аэропорт!

- Девочки, мальчики, нельзя же так.

- Даёшь аэропорт!

И вот тогда Алик вспомнил, что он председатель совета отряда. Правофлангового отряда, между прочим. Громким, чуть дрожащим от волнения голосом он скомандовал:

- Седьмой отряд! Становись!

И ребята, повинуясь команде своего вожака. Спешно размазывая по лицам слёзы, стали в единый ряд.

- Отряд! – продолжал командовать крепнущим с каждым мгновением голосом Алик, - Клянёмся, что не забудем наш «Артек»!

- Клянёмся!! – повторило многоголосое эхо.

- Клянёмся, что не предадим нашу дружбу!

- Клянёмся!!

- Клянёмся, что встретимся через десять лет в Москве, на Красной площади.

- Клянёмся! Клянёмся! Клянёмся!

* * *

Автобус уносил ребят по горному серпантину к аэропорту. Вот последний раз бросило в глаза пассажирам палитру красок прощающееся с ними море и скрылось за разлучником-поворотом. Алик, не отрываясь, глядел в окно. На его щеках ещё горели Алискины поцелуи, и ещё не успели высохнуть капельки грибного, быстротечного летнего дождичка, всплакнувшего внезапно по уезжающим ребятам, но не успевшего, конечно, смыть надписи, сделанные остатками зубной пасты на тыльной стене отрядного корпуса Аликом и Игорьком: «Артек – лучший в мире лагерь». Пусть эта надпись сохранится для будущих пионеров, таких незнакомых, но счастливых и уже родных.

Итак, впереди самолёт, дом и встреча через десять лет. Встреча, которая обязательно должна состояться.       Артек Лазурный 1980
Селедцов Олег Валерьевич
Член Союза писателей и Сюза журналистов России
Артековец 1980 года.


• НАВЕРХ